Идти пешком  (продолжение)

Автор благодарит за оказанную помощь в написании Дмитрия Валентиновича Животова 

От автора: Все описанные ниже события являются вымышленными,

а совпадения имен, фамилий и событий являются случайными!

Но все это могло иметь место на кораблях нашего славного ВМФ.

ЦЕЛУЮ МИЩЕНКО!

В 1974 к нам на корабль в боевую часть связи (БЧ-4) пришел служить в должности старшины радиотелеграфной команды мичман Мищенко Николай Иванович. Пришел служить не просто с гражданки, а должности участкового уполномоченного села Белухи Черниговской области, где имел звание младшего лейтенанта милиции. Позвала его на флот романтика – то ли кто-то из знакомых служил на флоте, то ли книг начитался, то ли военкомат уговорил - установить сегодня уже сложно. Но самое главное, что пришел!

Николай Иванович был маленького роста, плотного телосложения, в народе таких называют «колобок», волосы на голове начинали уже редеть, зато под носом у него спускали свои концы вниз знаменитые запорожские усы, что вызвало резкое непонимание со стороны командира БЧ-4 капитана 3 ранга Шумко.

«Немедленно сбрить все это безобразие Мищенко. У мичмана  офицера не должно быть под носом такого безобразия. Хотите носить усы они должны быть не ниже уголков рта».

Коля Мищенко или вернее, как он сам называл себя Мыкола поплакал над усами. А плакал он в принципе часто, особенно, когда Шумко обращал на него свое «царское» внимание и начинал учить уму – разуму. Стоило Шумко хищно изогнуть свой рот для дальнейшей брани при виде Мыколы, как у того непроизвольно из глаз начинали течь слезы.

«Уберите от меня этого рыдающего мичмана, чтобы я его больше не видел. Я лучше буду смотреть всю ночь на  писающего мальчика, чем видеть этот позор военно-морского флота!» - заканчивались свидания Шумко с Миколой.

Мыкола старался вообще не попадаться на глаза Шумко. Усы он стал носить на корабле «А ля Кайзер Вильгельм» с концами задранными вверх и лишь когда сходил на берег опускал концы вниз и выглядел легендарным запорожцем.

«Таки вусы у нас, украинцив - национальна справа, ну как я можу их сброть, тильки сховать малэнько» - пояснял он нам свои действия с усами.

Он понял с первых дней прибытия на ТАКР «Киев», что флот это совсем не то что ему рассказывали в военкомате, и совсем не то о чем ему мечталось в сладких снах под теплым небом родной черниговщины.

Так он и служил и скорее всего мечтал вернуться домой. Среди всех нас он был каким-то инородным телом. Он сам понимал это, но поделать ничего не мог. Очень резко он реагировал на любую грубость, любое оскорбление – слезы сами вылезали из его глаз.

Да и матросам он скорее не приказывал а просил: «Ну будь ласка Хфылимоненко почекай маленько на вахте и нэ спи, а то мэнэ будэ ругать Шумко клятый в другий раз»

И Филимоненко понимая его старался не подвести.

Когда я опоздал на 12 часов из отпуска и получил взыскание и разгоняй от Шумко на офицерском собрании боевой части связи, первым мне пришел выразить свою поддержку и соболезнование Мищенко.

Как любой украинец он все-таки больше пытался найти во всем практическую сторону вопроса.

«Ну що он так и казав идты пишкы, колы ничого ни ходыт?»

«Да Мыкола он так и сказал – глупость конечно, но чего о него можно ждать еще хорошего? Что он может посоветовать умного?»

«Ни Вихтор Олександрович ты не прав. Колы он казав пишкы – значит треба йти пишкы, а то накажэ. Здэсь своя политыка должна быть, раз прыказывае - треба исполняй, не то накажет скаженна душа!»

«Вот голова у вас добрая. Головой нашего колгоспу бы вас. Добрый Голова полычився»

«Не ты что Микола, какой из меня председатель вашего колхоза. Я на телок падкий, меня нельзя в огород пускать, как того козла»

«На яких тэлок. У нас тэлки е, пороси е, но бабы краще»

«Ну я женщин и имею ввиду. Доярок там и прочих. Разве можно моряка, который женщин то не видит, из морей не вылезает пускать в такой малинник, как ваш колхоз?»

«Так у нас за бабами и бегать нэ трэба. Сказал сами прыдут и сделают усе шо попросишь. Породу нашу поправиш вашей москальской кровью»

«Не Микола не уговаривай – не соглашусь» - смеялся я от неожиданного предложения – «Вот Шумко бы вам – он бы живо ваш колхоз передовым бы сделал»

«Тю Шумко – пэрэдовым, да ни в жисть. Коровы пэрэстали бы молоко давать, доярки бы уси в город посбигали от такого скаженного начальника. Да и порченый мужик Шумко дытин не маэт, а то много значит в жизни».

«Микола да ты что. Ведь он ваш же украинец. Родная душа»

«Яка ридная душа – вражина он западенец з Галичины. Заешь як мы их называем – Бендеры. Они стоко наших украинцев в ту войну положили, шо страшно вспомнить. Да и какие они украинцы – поляки-паны. Спят и видят як бы нашу Украину захомутать» 

Я не придал тогда значения словам Мищенко. Разговор мне был неприятен, не дай Господь кто услышит и Шумко или особисту передаст? Думал, что Микола как всегда не в себе и порет чушь несусветную, но виду не подал. Мы с ним распрощались, и я в принципе забыл о его словах. Время шло, корабль проходил ревизию и в апреле планировал выйти уже в Севастополь. Там ожидалась маневры в составе Черноморского флота и подготовка к переходу на Север. В марте Микола уехал к себе на Родину, на ридну Чениговщину (как он любил говорить)  в очередной отпуск. Уезжали многие – отпуск-то гулять надо при любом раскладе.

Все готовились к выходу, готовили документы, готовили материальную часть, готовили корабль и готовились сами. Про берег пришлось совсем забыть – дело было важнее всего. Комиссия за комиссией от нас не вылезали.

И вдруг практически перед самым выходом нас всех (офицеров и мичманов БЧ-4) после подъема флага оставляет в строю Шумко. Судя по его виду случилось что-то совсем не ординарное. Рот его хищно изгибался, а глаза сверкали каким-то боевым блеском.

«Ну нам хана, сейчас порвет на запчасти» - шепнул мне Сережа Куценко.

Когда все офицеры и матросы других боевых частей разошлись – Шумко вытащил из кармана судя по виду телеграмму и сразу с карьера начал ее тыкать в лицо и кричать на Евгения Евгеньевича Соколова: «Это что у вас за бардак? Что вы и ваши офицеры и мичмана позволяют».

Евгений Евгеньевич сразу встал в глухую оборону: «Вы что на меня кричите. Откуда я могу знать, что у вас в руках. Дайте посмотреть, и я вам постараюсь ответить на ваши вопросы, а кричать любой дурак сможет не объясняя»

Шумко немного сбавил тон, но продолжал: «Сейчас мы разберемся кто у нас дурак, а кто умный. Я вам сейчас прочитаю шедевр мысли вашего Мищенко»

Он развернул телеграмму и начал читать: «Командиру в/ч 30920 капитану 1 ранга Соколову Юрию Георгиевичу. В связи с отсутствием билетов на поезд зпт выхожу пешком, постараюсь прибыть вовремя тчк Целую Мищенко»

«Это что это значит пешком? Это зачем он целует командира корабля? И что это вообще за распущенность посылать военному человеку такие телеграммы».

Все офицеры и мичмана стояли в строю, и улыбались, вспоминая как Шумко сам же предложил мне, при невозможности прибыть вовремя, выходить пешком, но обязательно предупредить телеграммой о свое м выходе. В строю раздались даже смешки.

Шумко рассвирепел: «Товарищи офицеры и мичмана! Смирно! Мне совсем было не до смеха когда я стоял у командира и выслушивал от него когда он высказывал все что думает о нашем офицерском и мичманском составе. Особенно о этом выходе пешком и поцелуях. Командир что женщина которую надо целовать».

«Товарищ капитан 3 ранга у Мищенко отпуск заканчивается еще через три дня» - начал свой доклад Женя Соколов – «Он не опоздал, но как вы и приказывали, он предупредил вас о своих действиях. Помните, когда Блытов опоздал из отпуска на 12 часов, вы сами приказывали что если существуют предпосылки опоздания или отсутствуют билеты или различные природные катаклизмы препятствуют своевременному прибытию из отпуска - выходить пешком, дав предварительно телеграмму. Он выполнил ваш приказ и его надо даже поощрить, если он обернется за три дня и своевременно прибудет из отпуска. Ну а по поводу поцелуев – это говорит о своеобразии украинского доброго характера Мищенко. Он считает, что если поцеловать командира, то он не будет на него обжаться. Человек переживает, что он может опоздать на службу. За это не надо его наказывать, а просто надо ему и объяснить, что я сделаю по его прибытию».

«Вы Соколов с вашей методикой воспитания разложили весь свой дивизион. Я вас накажу если ваш Мищенко опоздает хоть на минуту. Разойдись».

Мищенко прибыл через два дня загорелый и веселый: «Добрался на попутках. Повэзло мэни шо хлопцы свои милицыонеры посадили та помогли»

Правда Шумко все равно испортил ему настроение и Мыкола выслушивая его опять лил  слезы.

Уже потом мы с ним встретились на палубе, я спросил его: «Микола  а зачем все это надо было с этой телеграммой»

«Да так он шутит и я шучу також. Думаю нехай попрыгае. Глядишь и спишут меня з этого Ада».

Мищенко действительно списали на берег в тыл флота, где я его случайно встретил лет через 8, когда случайно из академии попал на стажировку в Севастополь.

Он аж лоснился от своего нынешнего положения и пригласил меня к себе домой, познакомил со своей семьей, накормил, мы с ним выпили немного домашней горилки и поговорили о жизни. Он был очень рад своей жизни, квартире в Севастополе на Остряках, красавице жене-хохлушке из одного с ним села и двум прекрасным белоголовым детям - девочке и мальчике.

«Колыб я тоди б не ушел от этого аспида Шумко я бы повесился наверно. А здорово я придумал с этой тэлеграммой?» - и он засмеялся своим незабываемым смехом – «Вихтор Олександровыч вы салом горилку закусывайте. То свое з дома».

«Да Мищенко, вы – хохлы на выдумки горазды»

Он хитро улыбнулся в свои пышные запорожские усы, спадавшие аж до подбородка, поднял рюмку и со своим певучим украинским акцентом произнес: «Ну будь ласка Вихтор Олександрович!»