Подробнее... Флаг организации

На главную страницу

Виктор Блытов

Немного о ФЛОТЕ и еГО СПЕЦиФИКЕ в свете некоторых

размышлений


 

В августе 2001 года всколыхнула весь мир новость о гибели одной из самых новейших подводных лодок Российского флота под названием «Курск». И многие люди узнали, что оказывается у России еще есть флот, и он еще зачем-то выходит в море. И это все после заявлений, что врагов у нас нет, что армия нам особенно и не нужна. 

Мы услышали все до боли знакомые русские, украинские, белорусские и татарские фамилии членов экипажа, увидели фотографии и съемки любительских кинофильмов – посмотрели в глаза фотографий россиян, на месте которых, мог оказаться каждый из нас.

И все вдруг с ужасом увидели, «что король-то голый». Флота нет! Что все пресловутые демократические реформы для флота закончились очередной Цусимой. И слушали люди, как флотское командование давало откровенную «дезу» для народа в лице пресс секретаря ВМФ Игоря Дыгало (из каких то наверно высших соображений сохранения особой секретности), слушали басни из оперы с умными теоретическими выкладками отставного адмирала Эдуарда Балтина, выслушивали непонятные большинству фразы командующего Северным флотом адмирала Попова и начальника штаба адмирала Михаила Моцака, которые делали грозные и непонятно к кому обращенные заявления. Типа - «хотел бы я посмотреть тому в глаза, кто все это натворил!».

В СССР и России научились делать современное вооружение, строить большие и современные корабли, но абсолютно не научились думать и заботиться о тех, кто должен был использовать на практике это оружие, заботиться и думать о тех, кто должен был выходить в море на этих кораблях. В стране, где по всем законам, канонам и заверениям на первое место было поставлено благополучие людей и права человека, - на деле все было далеко не так.

Со времен Сталина в нашей большой (и как нам казалось тогда) самой справедливой стране все было построено на недоверии к человеку, люди приучались не верить даже своим близким, искать в их действиях крамолу и выносить это на суд людей. Государство не верило людям, в действиях каждого из нас вышестоящими начальниками всегда виделось плохое, в свою очередь их начальство абсолютно не доверяло им.

Флот был ребенком своего времени и учитывая, то что корабли были на переднем крае общения с силами вероятного противника, то система слежки и недоверия на флоте достигала особой величины. Не верили никому ни флотоводцам, ни командирам, ни офицерам, ни мичманам со старшинами, ни простым матросам. Система тотальной слежки организованная специальными особенными отделами и политическими органами достигала невиданной величины. А бегство за рубеж во время боевых служб нескольких недисциплинированных матросов (типа Туманова) привели к полному недоверию всем и всему.

В командиры выдвигали, как правило, не по принципу наличия инициативы, самостоятельности, грамотности, человечности и других качеств, позволявших командовать людьми и выполнять боевые задачи в составе экипажа, а прежде всего по принципу особой преданности «делу Партии и Советского Правительства» и еще обязательной преданности конкретным людям, занимавшим весомые должности в руководстве и в кадрах.

Королевский, Черноморский и самый льготный Северный флота были забиты блатниками, сынками и внучками лиц приближенных к власти. А вот самый дальний, без льготный (до 1983 года) Тихоокеанский флот служил местом ссылки инакомыслящих, инициативных и непростых в общении людей. Исключения, конечно, были, но они были довольно редки. В то время ходил анекдот, как папаша капитан 1 ранга расписывал перспективы службы своему сыну до капитана 1 ранга включительно. А когда сынок выдал папаше амбиции до адмирала, то отец с болью ответил, что не получиться, потому, что у его адмирала есть свой сынок.

Один мой бывший одноклассник в академии спрашивал на полном серьезе, кто мои отец и тесть и затем с гордостью рассказывал, что он женился на дочери одного из руководителей Северным флотом и теперь ему путь в адмиралы открыт. И действительно он стал адмиралом. И если бы он с такой гордостью не рассказывал мне кто его тесть, и не расписывал свои ближайшие перспективы, то возможно, что я и действительно бы проверил в его исключительность и способности.

Нормальный командир и политработник думающий и заботящийся о людях были скорее исключением, чем правилом. Угодничество и фаворитизм были основой кадровой политики на флоте и в армии. Хотя наверно и не на всех кораблях. Были скорее исключения из общих правил.

Мало кто из наших сограждан знал, что реальность службы на флоте и, прежде всего на кораблях значительно отличается оттого, что пишется и показывается. Да и особого интереса к флоту у большинства наших сограждан не было. Ну его, этот флот, он где-то там за горизонтом и вне сферы личных интересов, если на нем нет близких и знакомых, зачем он? Упомянули раз в месяц в новостях о том, что где-то проходят учения, какие-то корабли куда-то зашли с каким-то визитом или выстрелили чем-то необычным и обязательно попали. Ну и что? Если тебя лично это не касается, то информация проходит мимо ушей. Народ знал, что есть в СССР (читай ныне в России) флот и он один из самых современных в мире. Наши корабли самые лучшие в мире, наше оружие может быть непревзойденным еще много много лет. А как любят даже сейчас, когда флота уже практически нет, расхваливать непревзойденность наших кораблей, самолетов и оружия записные и абсолютно некомпетентные политобозреватели.

Наиболее сложная служба на флоте была в плавсоставе. В академии нас учили, что в плавсоставе служит всего 20% от общей численности ВМФ, а остальные 80% обеспечивают на берегу деятельность кораблей в море. Мы гордились своей принадлежностью к плавсоставу, хотя во многом это было против личности, свободы.

В царские времена для поднятия престижности именно корабельной службы был введен, так называемый «плавательный ценз», когда для получения очередного звания или продвижения по службе флотскому офицеру (из плавсостава) необходимо было наплавать в море определенное количество миль или прослужить определенное количество лет в «железе». Теперь, да и в годы переразвитого социализма все не так.

Вопросы присвоения званий и продвижения по должностям решали не в плавсоставе, а прежде всего на берегу паркетные адмиралы и начальники, и служба на кораблях была, мягко сказать в брежневское и постбрежневское время далеко не в моде. Покрасовавшись пару, другую лет на кораблях для пополнения биографии и испортив массу нервов командирам и начальникам – внучки, сынки и прочая блатная пардон «шушера» исчезала на берегу, как правило, в специально созданных для них отделах и управлениях различных флотских ведомств. А через определенное время, закончив военно-морскую академию, чтобы получив досрочно   все звания и должности появиться на кораблях с проверками в сверкании капразовских  или адмиральских эполет (капраз – это флотская интерпретация армейского полковника, а адмирал – это не заслуга, это судьба достающаяся избранным – так меня убеждал мой однокашник мотивируя почему я не могу стать адмиралом, как не буду стараться).

Из всего плавсостава наверно наиболее сложная и не престижная служба была в советское время на надводных кораблях. Я не хочу обидеть собратьев подводников, но сложность службы нами определялась тогда, прежде всего, количеством суток проводимых со своими семьями. Хотя, как и откуда смотреть на это? Ну конечно меньше мы бывали дома. Хотя мы были ближе к солнышку и свежему воздуху, но это не означает, что мы видели его и дышали им намного чаще подводников, но теоретически конечно могли.

Впоследствии мы убедились еще в одном подвохе береговой бюрократии, когда увидели, что пока мы служили - служба в плавсоставе для финансовых расчетов надводникам и подводникам рассчитывалась как год за полтора - одинаково, а вот когда ушли на пенсию, то убедились, что пенсия рассчитывается для надводников, как и для береговиков год за год.  Оказалось, что служба в плавсоставе на надводных кораблях вообще не учитывается для расчетов пенсии и выслуги. Ну, как может быть календарная выслуга у корабельных ребят больше тех, кто никогда не вылезал с Большого Козловского переулка (там находиться главный штаб ВМФ) и других береговых ведомств?

Но мы служили на надводных кораблях, на самом тогда самом безльготном флоте и меньше всего тогда думали о пенсии, деньгах и престиже. Мы служили! Служили наверно Родине (не думая абсолютно об этом – думы были более приземленные, а про долг думали, прежде всего, командиры и политработники), а не конкретным людям, служили честно и без обмана «рабоче-крестьянской красной власти». Хотя всегда старались оторваться от этой службы и забыть ее. Правда была некоторая скрытая радость, что Аляску уже продали, а то «Минск»  другие корабли обязательно туда услали бы – так иногда в минуты расслабления говорил мой большой друг и начальник нашей химической службы Сережа Юровский. А ведь было желание услать туда, где Макар телят не гонял. Предложил же секретарь ЦК КПСС Пономарев в период посещения «Минска» в 1980 году бредовую идею, утвердить приписку корабля в бухте Броутон – на Курильских островах. Слава Богу, не сложилось тогда это у нас. А то бы возможно, что и парились бы и там без снабжения, семей, причалов и отдыха, встречая два раза в год почту и выезжая для встречи с семьями лишь в отпуск.

До сих пор не могу понять чехарды с комплектованием новостроящихся кораблей экипажами. Корабли Северного флота комплектовались тихоокеанскими и черноморскими экипажами, корабли Тихоокеанского флота балтийскими и северными экипажами. Может быть, и был заложен великий смысл в этой непонятной нам чехарде кораблями и людьми между флотами? Когда нам приходилось бросать обжитые квартиры, мебель, друзей, терять льготы, а иногда и семьи, чтобы во имя «великой, но абсолютно неоплачиваемой идеи» нестись во все пары на другой конец нашего света. Чтобы жить там энное количество лет в ожидании новых квартир, зарабатывания новых льгот, поисках новых семей и перспектив.

Сложно понять смысл всех этих решений высшего руководства ВМФ, не подкрепленного ни материально, ни морально. Можно наверно списать все это на благие намерения - освоение флотскими офицерами новых морских театров, но не подкрепленное материально приносило скорее больше вреда, чем пользы. А можно и понять, что все это делалось, как будто по пьянке дилетантами от флота никогда не служившими на кораблях и не ходившими в походы дальше Серебряного бора, Лосинного острова или Крылатских холмов и то в лучшем случае в походы на шашлыки с женами и детьми.

А люди на кораблях нервничали, дергались, семьи распадались, и служба не шла. И сидели годами в железе.

На новостроящиеся корабли командиры списывали, как правило, всех неугодных, ершистых и неудобных офицеров, мичманов и матросов. Ну, чего мучаться, если можно вроде «повысить», но избавиться. А там пусть мучаются другие, а мне будет легче. Так думали многие командиры, когда отправляли на «Минск» своих «разгильдяев». Хотя конечно первый командир «Минска» Виктор Александрович Гокинаев искренне пытался воздействовать на этот вопрос, но, к сожалению, наверно это не всегда получалось. Хотя именно эта совокупность событий и случайных совпадений и экипаж в большинстве своем, списанных за свое неудобство и самостоятельность настоящих моряков именно и дал  тот непонятный здравому смыслу эффект очень сплоченного, боевого очень дружного экипажа и всегда боеготового современного корабля.

Поэтому мне и хочется рассказать, прежде всего, не о корабле, не о героях и подвигах (вернее не только о них, а они  тоже были), а о тех замечательных людях адмиралах, офицерах, мичманах, старшинах и матросах с которыми меня столкнула судьба на «Минске» и которые останутся пока я жив и помню в моей памяти и каждое воспоминание о которых вызывает у меня улыбку и улучшает настроение. Ибо судьба каждого корабля состоит, прежде всего не из дальних походов  совершенных подвигов, а из судеб каждого члена его экипажа. И корабельное железо и броня впитывают в себя частички и нашей жизни, наших мучений, наших страданий, наших радостей  и эмоций.

«Минск» - тяжелый авианосный крейсер, созданный советским народом для защиты безопасности Советского народа. Так было написано на закладной доске, у кают-компании одного из самых замечательных кораблей Советского военно-морского флота, названного в честь столицы Белоруссии и легендарного лидера эскадренных миноносцев времен Великой отечественной войны. Замечательного с моей точки зрения, прежде всего потому, что на нем был, самый прекрасный экипаж и служили действительно замечательные и неординарные люди. «Если кто не Казанова, то уж точно дон Кихот» - пел наш замечательный бард, поэт и командир дивизиона ракетно-артиллерийской боевой части Володя Ульянич.

«Минск» для всех нас это не просто кусок железа, напичканный радиоэлектроникой и людьми, «Минск» - это наша молодость, это наша радость и горе, это наши нервы и эмоции, это наша жизнь и смерть, это, прежде всего друзья и служба. «МИНСК» - это наш пароль сегодня, когда услышав его от незнакомого человека, сразу производишь его в свои друзья – как сослуживца и товарища по самому хорошему кораблю ВМФ. Хотя про службу офицерскую говорили тогда так:

«Воли море, моря до отвала

Недовольство службой, костью в горле встала

Берег под запретом, работы не убыль

Белые тужурки разгружают уголь»

«Минск» был уникальным кораблем. Тяжелый, авианосный, по тем временам самый современный включал в себя как мощную корабельную составляющую, так и современную авиационную. Строился «Минск» в Николаеве на Черноморском судостроительном заводе. Набирался на «Минск» экипаж с Северного флота, хотя уже тогда все знали, что он предназначен для Тихоокеанского флота. И только кадровики назначая туда упрямо твердили – «Придет на Север не бойтесь, а  если не придет обязательно вас вытащим сюда».

На корабле все зависит от командира. Недаром говорили «Каков поп – таков и приход». Мы могли перефразировать «Каков командир – таков и корабль». А с командирами «Минску» очень везло. Я не могу писать за другие времена, а могу лишь осветить то что я видел и знаю. Поэтому прежде всего о наших командирах и том, что может их характеризовать.

 

1.      Виктор Александрович Гоккинаев

 

Первый командир «Минска» ГОКИНАЕВ Виктор Александрович был большим исключением среди других командиров кораблей. Подпольная кличка «барон», в некоторых случаях почему-то «барин». Наверно потому, что аристократизм был виден в каждом его слове и действии. Матросы-кавказцы, слышавшие о нем еще с Кавказа, утверждали, что он был потомком осетинских князей. А мы всегда чувствовали в нем эти аристократические, офицерские качества. Наверно такими и были настоящие флотские офицеры императорского российского флота. Как говорили про них «Честь имеет!» и знали, что к ним надо относиться с уважением, ибо такой человек не станет сносить никакого унижения или оскорбления.

Что мне в нем понравилось в КОМАНДИРЕ при первом знакомстве? Это, прежде всего резкое отличие от других командиров Советского ВМФ. Ни грубости, ни хамства, ни стремление унизить того, кто ниже по должности и званию. Ни разу за всю службу я не слышал от него грубого слова в адрес даже провинившихся офицеров, мичманов, старшин или матросов. Когда он злился, то просто шутил или улыбался. Мог промолчать и уйти, но никогда не унижал себя грубостью или оскорблениями в адрес других людей. Он был, как бы всегда над нами, над проблемами и ситуацией. И еще он ни при каких условиях он, даже в минуты большой опасности, не терял голову. Какими усилиями ему это давалось сложно сказать, но его спокойствие и способность к шутке, даже вроде не всегда в подходящий момент, всех кто общался с ним, удивляло. Он не пресмыкался перед начальством, не красовался своим командирским положением перед подчиненными и был нетипичным, можно сказать нестандартным советским командиром огромнейшего  современнейшего корабля.

Когда было надо для дела, для корабля, он мог пойти против мнения начальства и не стеснялся сказать об этом прямо в глаза, независимо от положения и звания. И за это видимо его начальство недолюбливало, зато боготворил экипаж. Именно, на мой взгляд,  такими и должны были бы быть командиры Советского (Российского) военно-морского флота.

Многих нынешних командиров и адмиралов он воспитал, и многие впоследствии старались походить на него. На «Минске» командиром была создана школа службы, школа командиров Тихоокеанского флота.  И за эти качества Виктора Александровича ГОКИНАЕВА даже без формы и погон большинство бывших сослуживцев до сих пор гордо называют «Товарищ Командир!» А это дорогого стоит, особенно в современное неспокойное время.

 

Тайфун «Ирвинг»

 

У нас было принято, что при стоянке корабля на якоре, бочках и у причала командир, не собирает лично командиров боевых частей. Это полная и безусловная прерогатива старпома. Старпом хозяин и бог на корабле на якоре, бочках  и у причала. Командир корабля, живет как Бог на Олимпе в недосягаемости взоров экипажа, лишь изредка появляясь перед прочими «смертными» (то есть перед экипажем). Появляется на якоре или бочках командир перед экипажем лишь раз в сутки на подъем флага, как всегда собранный, и как правило немногословный. Изредка в салон командира вызываются некоторые смертные, чтобы получить персональные задания или получить неудовлетворение командира за просчеты в организации службы (как мы шутили тогда «приглашение на палку чая»).

Но в этот день почему-то было не так как всегда. В 7 часов утра команда по кораблю вырвала командиров боевых частей и начальников служб из сладких раздумий после непродолжительного сна и неторопливой подготовки к завтраку. «Командирам боевых частей прибыть на ходовой!» Это уже было некоторым исключением из общих правил, ведь докладывали о замечаниях на ночь всегда в каюте старпома. По опыту мы уже знали, что такие сборы не сулят  нам ничего хорошего. Или внезапный выход в море, или инструктаж по поводу внеочередного прибытия какого-либо начальства, или еще какие неприятности, о которых с утра даже думать не хотелось.

Одевая на скорую руку галстуки и полуботинки (в повседневных условиях кают компанию разрешалось посещать без галстуков и даже в «морских дырявых» тапочках, как их официально называли снабженцы «тапочки подводника») и схватив записные книжки для записей вышестоящих указаний мы понеслись, как антилопы к водопою, на ходовой выслушивать внеочередные вводные. Ну что поделаешь – это служба и таковы правила. Не рекомендуется офицеру прибывать на совещание позже всех и лучше всего не иметь замечаний по форме. И если все сделаешь правильно, то может тебя не заметят, и в твой адрес у вышестоящего командования не будет едких замечаний и подколок.

Бледный от периодических недосыпаний и озабоченной внезапной вводной командира постоянный ВРИО старпома и очень стремившийся стать им (единственный офицер, кроме командира корабля, допущенный к управлению кораблем на ходу и на якоре) командир штурманской боевой части Юрий Милентьевич Поляков (в неформальной обстановке просто Юра) собрал всех нас в штурманской рубке (где обычно собирал нас на ходу корабля, только командир).

Старпом же собирал командиров боевых частей, как правило, в своей каюте. Причем, когда у Юры Полякова было стремление отпраздновать, как-либо праздник, или требовала праздника душа (а такое тоже бывало иногда во время наших флотских будней), то по кораблю давалась команда «Командирам боевых частей и начальникам служб прибыть в каюту старшего помощника с записными книжками». Мы же (командиры боевых частей) при этом должны были прибывать в каюту старпома со своими стаканами (ну не держал в каюте старпом стаканов на всех командиров боевых частей и начальников служб). И у старпома уже, как правило, был накрыт стол разнообразными разносолами и стояли в зависимости от настроения одна или несколько бутылок «корабельного шила» (корабельного на чем-то настоянного, инженером боевой части 7, спирта, который пользовался на корабле большой популярностью), и подавался к столу под скромным названием «черные глазки» за черный цвет и неповторимый вкус.

Если же старпом вызывал к себе в каюту командиров боевых частей без записных книжек (их наличие, в общем случае, требовалось безо всяких команд), то значит, он собирал нас по серьезному служебному поводу. Таковы были наши незатейливые флотские секреты.

 Но в этот день все было как-то не так. В штурманской рубке командиры боевых частей рассаживались на кожные диваны и в свободные стулья. Юра ПОЛЯКОВ проверил наличие всех командиров боевых частей и начальников служб по списку и в порядке номеров и доложил, находившемуся уже, в своем походном кресле командиру.

Командир под команду старпома: «Товарищи офицеры!» вошел в штурманскую рубку, как всегда стройный и подтянутый, со своей неизменной улыбкой и почему-то метеокартой в левой руке, на что все офицеры сразу обратили внимание. «Сидите, товарищи офицеры!» - остановил он нашу попытку приподняться из объятий узких диванов и кресел. «Ну что повоюем немного?» - озадачил он всех нас опять своей необычной фразой.

«Значит, сходы на берег опять накрылись медным тазиком или еще каким-нибудь непонятным предметом!» - пронеслись в наших головах невеселые первые мысли – «Чего еще Тихоокеанский флот придумал на наши невезучие головы? И так сидим как бобики без сходов на берег, реализуя разнообразные выдумки штаба Тихоокеанского флота. Чего они еще нового придумали для нас такого, чтобы довести до ручки наш корабль и всех нас?». Почему-то не любили сначала на Тихоокеанском флоте наш северный экипаж и старались всячески показать это. Да наверно и не понимали, что наш корабль отличается от простого большого противолодочного корабля и уровнем и организацией службы.

Несколько месяцев перед этим мы приказу штаба Тихоокеанского флота разрабатывали график шестидесятисуточного приготовлению к боевой службе нашего авианосного корабля, причем почасовой и на каждого члена экипажа отдельно. Как объяснили нам, чтобы можно было проверить, кто из экипажа в какое время, чем должен заниматься. То есть прибывает начальник и проверяет, что с начала поступления команды о приготовлении к боевой службе прошло, к примеру 17 суток и шесть часов. Значит, в это время ну к примеру матрос Митрофаненко (боевой номер к примеру 4-13-31) должен крутить в это время эту гайку на штыревой антенне № 5а и если он ее не крутит или она уже закручена – значит корабль не боеготов, задача отрабатывается неправильно или вообще не готовиться к выполнению задания партии и правительства. 36 томов по более чем 600 страниц в каждом да еще в трех экземплярах выполнили мы эту «боевую задачу» без сходов на берег, в ущерб общим корабельным и личным делам, что бы в штабе могли это исключительно творение (поэму нашего времени), непонятно кому нужное, положить в дальние шкафы, чтобы забыть и потом по тихому уничтожить. Конечно, планирование иногда было необходимо, но не до таких же маразмов.

Командир показал нам всем метеокарту и  спросил своим негромким и как всегда спокойным голосом: «Про Ирвинг слышали?» Из новостей нам уже было известно про тайфун, зародившийся где-то в экваториальной части Тихого океана с таким именем и который что-то натворил в районе Филиппин. Также было известно, что ураганы на Атлантике называли женскими именами, а тайфуны на Тихом океане почему-то мужскими именами. Но Филиппины – это так далеко от нас, что мы просто не улавливали связи между этим тайфуном и вопросом командира.

И не ожидая ответа на свой вопрос, командир как бы задумавшись, немного сказал: «Надо бы подготовить корабль к его приходу!» и приказал нам: «Старпом, штурман, механик, помощник - приготовьте корабль к плаванию в штормовых условиям. Остальным каждому по своей части проверить матчасть и подготовить ее и людей к выходу в море».

Мы привыкли к немногословности своего командира и знали, что зря он не будет с утра собирать нас и давать нам подобные указания.

Пожалуй, для механика это была самая сложная работа. Один эшелон машин был в планово-предупредительном ремонте и практически разобран (на корабле шла плановая замена трубок на котельных установках и профилактика главных турбозубчатых агрегатов), а на втором эшелоне движения внезапно произошла авария ГТЗА и часть деталей, только вчера были отправлены в ремонт в Дальзавод. В строю остались лишь два эшелона движения. А этого по флотским нормативам было очень мало для плавания в сложных штормовых условиях.

«Мы не сумеем вывести эшелон из ППР за сутки» - доложил корабельный механик, командир боевой части пять высокорослый и немногословный Саша Марчуков – «Это физически сделать просто невозможно».

«Знаю!» - ответил командир голосом не терпящим возражений, немного грустным, но твердым: - «Но ты Александр Иванович обеспечь работу оставшихся механизмов без проблем, возможно, придется выходить. Сам понимаешь – ситуация. Напряги максимально своих и не подведи!».

«Выходить на двух эшелонах? Но это же невозможно, это противоречит всем флотским документам и корабельному уставу» - вмешался второй человек на корабле, после командира врио старпома Юра Поляков. Ему согласно кивнул любитель уставов и службы, помощник командира Леша Ковальчук, по кличке «Лоша», за свою неутомимость и несгибаемость в любых вопросах (особенно связанных с применением физической силы).

«Всем готовить свою материальную часть к плаванию в штормовых условиях, и ты старпом и ты помощник уж постарайтесь не подкачать. Доклад о готовности мне здесь через 21 час» - не заметив замечаний старпома и помощника, с улыбкой подытожил утреннее совещание командир.

«Так это же в 4 часа утра?» - спросил слегка задумчивый и очумевший и успевший в уме все просчитать «время Ч» начальник химической службы и душа офицерской кают-компании Сергей Юровский.

«Ты Сережа (а командир называл ласково почему-то одного начальника химической службы) лично можешь прибыть ко мне в 3 часа ночи для доклада, если тебя не устраивает 4 часа. Ну, успеешь же ты подготовить свои противогазы до трех часов ночи?» - пошутил с улыбкой командир.

«Ну вот, сам напросился на доклад в 3 часа и не мог бы этот тайфун задержаться часиков на восемь, к примеру» - тоже улыбнулся химик. Не умел он обижаться, а с шуткой всегда легче жить.

«Зам ты где?» - начал искать глазами замполита командир.

«Да он с утра как всегда своих собрал в парткоме. Инструктирует по проверке политинформации на завтра» - доложил всегда бывший в курсе всех дел Юра Поляков. Мы уже привыкли, что замы, как представители партии и лично ее Центрального комитета игнорируют общекорабельные сборы. Надо будет, потом расскажут им обо всем.

«Старпом вызови его ко мне в каюту. Надо проинструктировать, чтобы своими политическими мероприятиями, он не мешал экипажу готовить корабль. Особо не спешить, но чтобы к 4 часам ночи все было готово» - с шуткой и улыбкой закончил совещание командир. Помощник тут же уже все просчитавший в уме добавил: «Товарищи командиры боевых частей послушайте изменение графика заступления на ходовую вахту. Вахтенным офицером на ходовом в 4 часа ночи заступает старший лейтенант Валишин, в 8 часов утра его меняет капитан-лейтенант Ульянич, в 12 заступает капитан-лейтенант ГЛУШАКОВ, последующий график будет объявлен дополнительно».

Озадаченные командиром «бычки» (жаргонное наименование на кораблях командиров боевых частей и начальников служб) направились с шутками вниз завтракать. По кораблю уже прозвучала любимая флотская команда: «Команде руки мыть!». А перед приемом пищи и адмиральским часом настроение на корабле всегда хорошее. Горячий чай по утрам с намасленными бутербродами и кашей всегда поднимал настроение, а тайфун то ли будет, то ли нет и тем более что явно не раньше чем через 16 часов.

«Связист – задержись!» - вдруг приказал мне командир, когда офицеры покидали штурманскую рубку, где в походных условиях всегда проходил утренний доклад и где собрал, так внезапно нас командир.

Я пропустил всех на выход и остался. Как бы подчеркивая мою близость к секретности, командир любил давать мне некоторые задания персонально. Да и все командиры боевых частей привыкли к тому, что связисту даются персональные задания, и даже иногда подшучивали над этим.

«Ну тебе персональная палка чая - догоняй, а то в кают компании ничего не оставим» - как всегда пошутил скатываясь по  трапу Сережа Юровский.

Кстати задания командиром давались не всегда по вопросам связи. Прошлый раз внезапно отправил командир меня забирать с гауптвахты в Большом Камне командира группы БЧ-3, непонятно, как и зачем попавшего туда. Но дело было дипломатическое, чтобы ни офицер не пострадал в дальнейшем, ни честь корабля, да и надо было сохранить происшествие в тайне. Сложно было, но задание командира тогда я с честью выполнил.

Да и слишком много информации о корабле, офицерах, планах, перспективах постоянно проходило через боевую часть связи, о которой кроме командира корабля никто не должен был знать. И командир знал, что связисты знают эту информацию и никогда его не подведут.

Я уже знал из телеграмм и метеосводок, проходивших ранее через экспедицию корабля, что информация об этом тайфуне, со странным названием «Ирвинг» и с флота и с эскадры поступала постоянно уже третьи сутки. Только вот Приморье не значилось в маршруте прохождения тайфуна. По всем сводкам он должен был уйти через Японию к Камчатке и Курилам. Но видимо командир знал или чувствовал что-то такое, чего не знал я.

Я внимательно посмотрел на него и он как бы поняв мои сомнения ответил: «Чувствую, что пойдет через нас. Надо быть готовыми. На юге Японии он принес уже много проблем. От работы связи сегодня и завтра будет много зависеть. Держи постоянно связь с АСС, запроси на утро пару буксиров к четырем часам. Связь с эскадрой и буксирами проверь и подай вахтенному офицеру на пульт «Рейда» (название радиостанции, которую мы с огромным трудом выбили на Черноморском флоте)и на пульт командира на ходовой. И с четырех часов утра  – будешь здесь постоянно. Вопросы есть?».

«Все понятно товарищ командир» - с некоторым волнением ответил я. Ну что ж командиру всегда виднее, тем более, что он никогда не ошибался и обладал как мне казалось даром предвидения. В этом я убедился на многих случаях при совместном плавании и в Средиземном море, и в Атлантике, и в других местах со сложными условиями плавания.

В кают-компании весело шумели офицеры, по трансляции играла веселая музыка, а дежурный замполит с некоторым пафосом поздравлял кого-то с днем рождения. За отдельным столом сидели и смеялись киношники из Министерства обороны, снимавшие о нас по заказу МО СССР, какой-то учебный фильм. Настроение у всех было хорошее. Завтра суббота, нет выходов в море, и офицеры рассчитывали провести время в кругу семьи. Информация командира еще не дошла до всех, и только за столами командиров боевых частей было сдержанное молчание.

Погода утром стояла хорошая и светило солнце. Ни ветра, ни дождя, ни чего не предвещало появление тайфуна. Да и никто из нас особо об этом тогда не думал. Молодости не свойственны подобные размышления, все думы были о другом, более насущном и приземленном.

«Может командир перестраховывается?» - высказал я свои сомнения за столом командиру дивизиона ЗАС Жене Тимошенко. «Да и бог с ним с этим Ирвингом, сход может накрыться завтра и запланировали шашлыки и футбол! А будет или не будет тайфун не наша забота. Пусть у командира голова болит» - ответил мне слегка раздраженный Женя, знавший уже от Сергея Юровского, полученную от командира информацию.

После обеда потихоньку с юго-востока начало натягивать тучки. Но служба службой, а адмиральский час по расписанию. Часам к  пяти совсем закрыло небосвод, слегка потемнело и наши мысли уже стали, не такими приземленными, как были. «А может командир прав?» - начинала беспокоить мысль.

Все приказания командира с утра уже выполнялись неукоснительно и везде на корабле суетились матросы, мичманы и офицеры – готовящие свою материальную часть к бою и походу. На верхней палубе раздавались приказания боцмана, помощника и старпома, внизу боролись со своими «вахлаками» механики, которым наверно было сложнее, чем всем нам.

К вечеру с эскадры поступила команда «Ветер-3» и приказание подготовить корабли к плаванию в штормовых условиях. «Ветер-3» - это команда, по которой необходимо провести некоторые мероприятия, связанные с усилением ветра. Буквально через полчаса команда «Ветер-2». По этой команде находившиеся на берегу офицеры и мичмана вызываются на корабль, отменяется сход на берег и увольнение команды, запрещается движение баркасов и катеров по рейдам и гаваням. Ветер усилился до 20 метров в секунду, при этом ветре нам (такр «Минск», единственному из кораблей эскадры, стоявшему на внешнем рейде по причине отсутствия причала) надлежало сниматься с якорей и бриделя и уходить штормовать в назначенный полигон Уссурийского залива. Командир запросил по радио разрешения на выход в Уссурийский залив, но начальник штаба эскадры категорически запретил выходить на двух машинах. «Отстоимся на рейде, ничего страшного не предвидится. Ветер чуть посильнее да и дождь небольшой. Вы что там намокнуть боитесь? А еще моряки!» - веселым голосом спросил он у командира.

  Но шутка начальника штаба эскадры не вызвала веселья у командира. Он вызвал старпома и приказал при увеличении ветра более 25 метров в секунду готовить корабль к выходу в море. А мне приказал вызывать буксиры не на 4 часа утра, а на  час ночи.

К вечеру из бухты Абрек стали выходить корабли от причалов на внешний рейд. Недалеко от нас встал на якоря крейсер управления «Сенявин» под флагом командира эскадры, немного подальше встали красавцы большие противолодочные корабли «Ташкент» и «Петропавловск», под прикрытие острова Путятин встал на якоря гвардейский ракетный крейсер «Варяг». Почти вся наша 175 бригада ракетных кораблей оказалась на рейде бухты Стрелок.

Гидрометеорологи постоянно докладывали об усилении ветра. Сначала 22, затем буквально  сразу 24 метра в секунду. Старпом, нервно ходил в канадке по левому сигнальному мостику. Пошел мелкий, но довольно сильный дождь. А ветер все держался рядом с установленной командиром граничной отметкой в 25 метров в секунду, никак не переходя через нее. Все командиры боевых частей находились на ходовом мостике, кроме помощника командира, механика и командира авиационной боевой части подполковника Петрука, занимавшихся своими делами внизу.

Командир снова запросил по радио разрешения у начальника штаба эскадры выходить в море и снова получил категорический отказ.

«Старпом приготовление к бою и походу! Связист вызывай буксиры!» - несмотря на полученный отказ, приказал командир.

Прозвучал по трансляции сигнал звонком и горном: «Боевая тревога. Корабль экстренно к бою и походу приготовить». Я вышел на связь с оперативным Приморского флотилии и попросил срочно прислать два буксира. Надо сказать, что у нас несколько раз обрывало перед этим якорь цепи и бридель и в штабе Приморской флотилии к нашим запросам относились с должной ответственностью. Но на этот раз оперативный ответил, что в наличии имеет лишь один небольшой буксир, остальные обеспечивают выходы на внешний рейд кораблей эскадры и подводных лодок из бухты Павловского.

Ветер усиливался и учитывая, что у нашего корабля была не полностью равномерно обтекаемая ветром форма, а с левой стороны выступал спансон для взлета самолетов нас начало водить на бриделе то влево, то вправо, отклонения достигали  40 градусов. Бридель натягивался в моменты выхода в крайние положения, как ниточка.

«Боцман докладывать, каждые пять минут положение бриделя. Якоря к экстренной отдаче приготовить» - скомандовал в носовые швартовые устройства командир. Чувствовалось, что командир немного нервничает, что за ним никогда не наблюдалось.

Другие корабли стояли, как вкопанные против ветра с лихо натянутыми якорными цепями.

Ночь прошла практически незаметно. Подошел небольшой буксир и начал удерживать нашу корму от колебаний. Но маленькому буксиру это было практически не по силам. Он упирался в корму давал полный ход, но его вело вместе с нашей кормой, уж очень велика была наша масса. Хотя нельзя сказать, что он не оказывал нам никакой помощи.

Ветер держался в районе 24 метров в секунду и командир задремал в своем кресле. На ходовом всем распоряжался Юра Поляков. В три часа ночи на мостик поднялся Сергей Юровский доложить командиру, что химическая служба к плаванию в штормовых условиях готова. Командир уже проснулся и спросил Сергея: «Ну что Сережа противогазы готовы к плаванию в штормовых условиях?».

«Так точно, товарищ командир! Противогазы готовы и служба химическая тоже!» - ответил, как всегда с улыбкой и шуткой начальник химической службы.

«Молодец вовремя. А когда, наконец, сдашь на ходового вахтенного офицера?» - так же улыбкой ответил командир.

«Правила рейдовой службы изучаю и огоньки эти ночные, будь они неладны, для меня все они почему-то на одно лицо» - отшутился начхим.

Надо сказать, что поставить начальника химической службы стоять вахтенным офицером была давняя мечта командира. На таком же авианосце «Киев» лучшим вахтенным офицером был их начхим Витя Захаров и командиру хотелось, чтобы и наш начхим тоже стоял ходовую вахту. Сергей же упирался всем ножками и ручками, чтобы не стоять эту вахту. «Ракетчиков и минеров хватает, а для меня это лишний геморрой» - разъяснял он нам свою позицию в каюте. Но командиру он ответить так не мог, поэтому при каждой сдаче зачетов на вахтенного офицера запускал, так называемую «дурку». Командир раз в месяц собирал вахтенных офицеров на ходовом на проверку знаний. Задавал вопросы, показывал контрольные карточки и по кругу и спрашивал значение огней кораблей в море. Каждый раз, когда доходила очередь начхима тот на полном серьезе отвечал: «Рыбак, товарищ командир!».

«Ну что же ты Сережа? Это не рыбак, а судно более 45 метров следующее влево» - укоризненно говорил командир и шел дальше по кругу. И когда возвращался опять к Юровскому, тот на полном серьезе снова говорил «Рыбак!». Все уже привыкли к этому и улыбались, предчувствуя бесплатный концерт. Командир ценил юмор Юровского и дружески подыгрывал ему в этом.

И вдруг, когда в очередной раз дошла Сергея и командир показал ему карточку и тот ничуть не сомневаясь даже не глядя ответил, как всегда: «Рыбак, товарищ командир!». Командир посмотрел на карточку, там действительно были огни рыбака. «Молодец, правильно! Ну, ведь можешь выучить, если захочешь! Старпом подготовить приказ о допуске начхима к несению ходовой вахты» - серьезно сказал командир.

Начхим покрылся потом и чуть не со слезами на глазах сказал: «Товарищ командир, они для меня они все рыбаки! Ну, извините, не глядя, ответил». Ответ начхима встретил смех собравшихся офицеров. Так начхим ходовым вахтенным офицером не стал, но командир любил его подначивать за это.

Горизонт начинали мазать далекие багровые сполохи. На ходовом стоял полумрак и лишь зеленоватым светом светились приборы. Команды подавались вахтенным офицером на боевые посты полушепотом. Командир сидел в своем кресле  было непонятно, то ли он дремлет, то ли думает. Но иногда из командирского кресла раздавались команды или замечания вахтенному офицеру, которые показывали, что командир всегда в курсе всех дел.

Все офицеры и вахтенные ходили по ходовому, таким образом, чтобы не побеспокоить командира, обходя его кресло подальше и старясь шуметь как можно меньше. Скоро рассвет. Потихоньку начал усиливаться дождь, в темноте угадывались силуэты кораблей, стоявших на рейде залива Стрелок. В четыре часа ночи заступил на вахту командир группы минно-ракетного оружия Марат Валишин и вполголоса доложил о заступлении командиру. В это же время на ходовой поднялся экспедитор ЗАС матрос Гелеверя с телеграммой.

«Товарищ командир, разрешите доложить!» - обратился экспедитор к командиру. Командир, включив небольшой свет у маленького столика быстро прочитал телеграмму.

«Ну что ж Ирвинг идет на нас»» - объявил громко командир всем на мостике – «Связист связь с эскадрой, начальника штаба на связь!»

Не успел я вызвать, как пульт командира корабля сам проснулся: «Внимание всех на связи начальник штаба, командиров на связь!» Корабли по очереди тактических номеров докладывали присутствие командиров на связи. Отрепетовали приказание и мы.

«Так, командиры, тайфун идет на нас, всем приготовить корабли к плаванию в штормовых условиях, доложить в течении часа готовность и наличие на корабле личного состава». Командиры кораблей по очереди тактических номеров подтвердили получение сигнала.

Наш командир начальнику штаба эскадры сразу доложил: «ТАКР «Минск» к плаванию в штормовых условиях готов!» и добавил: «Прошу разрешения сниматься и следовать в назначенный район».

«Ты что командир? У тебя же два эшелона не в строю, а выход в море даже с одним не в строю запрещен по корабельному уставу. Стоять в бухте Руднева на бочке, скоро к вам подойдет еще один буксир!» - опять ответил отказом, вроде даже с какой-то обидой начальник штаба эскадры.

«Ну, перестраховщики! Загубят корабль» - обратился как бы в пустоту командир, но по связи ответил: «Есть! Понял, но в сильный ветер с нами не справятся и три буксира!» и по громкоговорящий связи добавил в ПЭЖ (пост энергетики и живучести):  «Механик будь готов любой момент дать ход!»

«Есть! Механики не подведут!» – раздался бодрый голос командира БЧ-5.

Командиры боевых частей, все бывшие уже на ходовом (кроме механика, руководившего своими из ПЭЖа – поста энергетики и живучести), доложили командиру о готовности к плаванию в штормовых условиях.

«Ну, ребята все по командным пунктам! Будет сегодня сложно!» - проинструктировал по военному коротко нас командир – «связист будь здесь за пультом связи командира корабля!»

Начало светать, дождь усилился и порывы ветра, по словам метеорологов, достигали уже 27 метров. На ходовой командный пункт (ГКП) поднялся замполит командира капитан 2 ранга Гаранин Олег Михайлович. «Ну что у нас тут – тайфунчик?» - спросил он с некоторой усмешкой. «Вот помню я у нас на Черном море в 1972 году» - начал он вспоминать какую-то давнюю историю.

Но командир прервал его монолог:  «Олег Михайлович – ты бы по постам прошел, проверил, как люди? Проинструктировал, посмотрел, что там к чему, провел бы партийную работу!»

«Да, сейчас соберу в парткоме замов и проинструктирую» - с некоторой обидой за то, что его не дослушали, ответил Олег Михайлович и подойдя к пульту корабельной трансляции и аккуратно включив кнопки всех линий объявил: «Замполитам боевых частей, дивизионов, секретарю парткома, секретарю комитета комсомола, начальнику клуба, редактору корабельной газеты прибыть в партком. Ну, я их всех сейчас настрою на тайфун!» - весело улыбнувшись, Олег Михайлович, покинул ходовой.

А из метеопоста доложили, что ветер усилился до 28 метров. Да было видно, что усилился и дождь – струи стали почти горизонтальными. Из носовых швартовых устройств доложили, что бридель натягивается, как ниточка. Командир отправил помощника командира проверить крепление имущества и порядок на верхней палубе, а боцману приказал быть готовым к отдаче якорей. Подошел еще один буксир и командир по радиостанции «Рейд» проинструктировал командира буксира, как ему одерживать корабль.

На ходовой командный пункт поднялись военные «киношники», снимавшие фильм о корабле по заказу МО, и попросили командира разрешения побыть на ходовом и посмотреть на действия команды. Командир разрешил, но попросил, чтобы они не мешали. И «киношники» затихли, как мыши во втором помещении ходового, рядом с прокладочным столом вахтенного офицера, на котором как всегда колдовал командир электронавигационной штурманской группы Сергей Клемин.

В 8 часов утра вахтенным офицером заступил командир зенитно-ракетного дивизиона Володя Ульянич. Ветер усиливался порывами до 30 метров и командир снова запросил штаб разрешения на выход в море. «Ведь порвет бридель и могут быть проблемы!» - пытался он уговорить начальника штаба эскадры. «Командир ты здесь первый раз, а у нас в августе и сентябре каждого года такое твориться. Не первый раз отстоимся!» - заверил, успокоил командира и наверно больше самого себя, начальник штаба эскадры.

К 12 часам ветер усилился в порывах до 35 метров в секунду, и внезапно у нас порвало бридель. Из носовых швартовых устройств раздался мат боцмана и прошел нервный доклад: «Товарищ эх….., бридель порвало!» Но уже это мы сами видели, как нас понесло мимо нашей бочки вместе с упиравшимися в борта из всех сил буксирами прямо на стоящую в миле от нас, ближе к берегу, атомную подводную лодку. Да и до ближайших скал и пляжа Тинкан было рукой подать.

«Боцман! Отдать оба якоря!» - спокойно, как на учениях, скомандовал командир. Через включенную ГГС в носовых швартовых устройствах раздался характерный шум отдающихся якорей. Корабль развернуло опять против ветра. «Связист доложи обстановку на эскадру» - скомандовал спокойно командир. Спокойствие в его голосе вселяло надежду. С эскадры опять попытались нас успокоить: «Ничего страшного командир держитесь на якорях, сейчас ветер начнет стихать!»

И действительно ветер стал стихать и даже почти прекратился дождь. Метеорологи доложили, что ветер порывами до 17 метров. Наступил почти штиль по сравнению с тем, что нам пришлось перед этим пережить.

«Товарищи офицеры!» - обратился к нам повернувшись командир – «Вы видите уникальное явление. Мы сейчас находимся в глазе Тайфуна. Такое видеть дано не каждому». Я удивлялся, как это командир еще в такой момент умудрялся нас учить морским премудростям.

«В нулевой точке были, теперь побываем в глазу» - как всегда пошутил химик, откуда-то из-за занавески.

«Вахтенный офицер скомандуйте в ПЭЖ, чтобы были готовы немедленно дать ход! Сейчас нас здорово тряхнет»

И действительно через минут 20-30 ветер опять стал резко усиливаться и на корабль вновь обрушился ливень. В стекла ходового почти невозможно было ничего разглядеть, кроме «штормовских» загогулин.

«Ветер порывами до 37 метров!» - доложили из метеопоста.

«Ну, сейчас порвет якоря» - размышляя как бы сам с собой сказал тихо командир.

И действительно из носовых швартовых во время одного из порывов ветра устройств раздался хриплый голос боцмана: «Товарищ командир……….. Порвало левую якорь цепь!» Корабль опять стало разворачивать бортом к ветру вместе с упершимися в борта буксирами.

Командир встал из кресла, подошел к машинным телеграфам и тихо сказал: «Снимаемся! Боцман, выбирать правый якорь! Механик самый малый вперед! Связист, доложите на эскадру. Порвало левую якорь цепь, снимаюсь, выхожу штормовать в море!»

В это время в предбаннике ходового раздался слегка истерический голос Юры ПОЛЯКОВА: «Прекратить съемку! Товарищ командир эти киношники тут все снимают!»

«Юрий Милентьевич! Вы наверно немного устали, идите отдохните в каюту!» - спокойно сказал командир. И как бы извиняясь перед киношниками сказал: «Он не спал всю ночь и немного нервничает. Извините!»

С флагманского «Сенявина» на наш доклад по связи раздался нервный голос начальника штаба: «Командир, ну что ты паникуешь? Не как начальник штаба, а как такой же командир как ты прошу, не выходи! Отстоишься на одном якоре! Выйдешь, погубишь корабль и людей! У тебя же всего один эшелон в строю».

Но командир спокойно передвинул машинные телеграфы на «малый вперед» и с усмешкой как бы про себя сказал: «А если порвет и правый якорь, на чем прикажите стоять товарищ контр-адмирал?».

«Рулевой, штурман! Курс на боновые ворота! Буксирам передать спасибо за обеспечение!»

«Корабль не слушает руля!» - вдруг доложил рулевой.

«Ничего, сынок! Давай понемногу! Все будет хорошо» - успокоил рулевого командир. К рулевому подбежал командир ЭНГ Сергей Клемин  и стал что-то тихо говорить и помогать.

«Курс на боновые ворота 135 градусов» - вдруг раздался с сигнального мостика спокойный голос, недавно отправленного отдыхать командиром, ВРИО старпома Юры Полякова.

«Юрий Милентьевич! Молодцом! Докладывать пеленга на боновые ворота с обоих бортов каждую минуту!» - спокойно ответил командир, как бы успокаивая старпома и извиняясь за предыдущую резкость.

На ходовом, стояла тишина, что было слышно журчание приборов и легкий стрекот камеры белорусских киношников. «Ну, командир! Ну, молодец!» - подумали тогда многие из нас.

Прошли боновые ворота. Распахнулась дверь на ходовом, и появился сияющий замполит Олег Михайлович ГАРАНИН: «Товарищ командир внизу все в порядке! Трусы и паникеры не замечены! Замполиты доводят линию Коммунистической партии, ее Центрального комитета и Советского Правительства до каждого матроса».

«И лично ее генерального секретаря…..» - добавил шепотом непонятно откуда взявшийся рядом со мной прошептал Сергей ЮРОВСКИЙ.

Командир улыбнулся, и улыбнулись все присутствующие на мостике.

Мы вышли в назначенный нам штабом флота полигон и благополучно практически трое суток отштормовали всего на двух эшелонах. Но мало кто тогда даже в штабе флота понимал, что наш командир практически спас от гибели единственный на Тихоокеанском флоте авианосец, спас жизни тысячи людей.

Никто не хотел на флоте и на десятой Оперативной эскадре брать на себя ответственность за наш корабль, а он взял все на себя, и чего это ему стоило, знает только он и те, кто видели все это в далеком конце августа 1979 года.

Никто не получил благодарности за тот несанкционированный выход в море от штаба флота и от штаба десятой оперативной эскадры. Но была лишь некоторая затаенная неприязнь со стороны всех штабов к нашему кораблю за то, что сделали не так, как нам приказали. Да проводилось расследование офицерами штаба флота причин обрыва бриделя и якорь цепи. Но это уже совсем другой рассказ.

У нас был экипаж, и мы любили свой корабль и своего командира. Мы были молоды, и ничего нам было не страшно.

А уже на берегу нам наши жены рассказывали о том ужасе, который они пережили при этом разгуле стихии. Наша маленькая и спокойная речка вышла из берегов, стекла угрожающе дрожали при сильных порывах ветра. Казалось, что постройки «героических» военных строителей должны рассыпаться как карточные домики. Мимо нашего дома проносило смытые деревья, дрова, трупы животных, части каких-то построек и массу мусора. Смытые мосты, десятки километров дорог, утонувшие суда, разрушенная инфраструктура городов и поселков было итогом прохождения тайфуна Ирвинг через Приморский край.

 

Три брата

 

Мы возвращались с полетов в Уссурийском заливе, настроение было хорошее и на ходовом мостике раздавались шутки командира и офицеров. Доклады произведены, задание выполнено и теперь домой.

Скоро встанем на свою родную бочку, в бухте Руднева и половина офицеров и мичманов сойдет на берег, к своим семьям и домашним заботам. Настроение хорошее – идем домой после трудного дня, полного переживаний и проблем. Самолеты уже улетели на свой береговой аэродром «Пристань», задачи полетного дня успешно выполнены, настроение под стать хорошей весенней погоде. Солнце продолжает свой бесконечный путь на запад и уже начинает смеркаться. Сопки и скалы скрываются в легкой вечерней дымке. И причудливые краски моря и скал переплетаются в вечерних лучах солнца, Волны в сверкании белоснежной пены злобно облизывают подножье скал.

«Вахтенный офицер! Корабль к плаванию в узкости приготовить!» - раздалась команда командира.

Вахтенный офицер старший лейтенант НИКИТИН отрепетовал по трансляции и звонками: «Корабль к плаванию в узкости приготовить! Расписанные, по прохождению узкости, по местам!»

«Вахтенный офицер, курс 65 градусов на фарватер, средний ход» - опять тихо скомандовал командир.

«Есть курс 65 градусов, на фарватер, средний ход» - громко повторили вахтенный офицер и рулевой.

Раздались репетующие звонки машинных телеграфов и доклад рулевого: «Есть курс 65 градусов». Отработанный механизм работал слажено и на душе было радостно, что скоро будем дома, будем обнимать своих жен и детей.

Командир электронавигационной группы Сергей КЛЕМИН подошел проконтролировать действия рулевого, а вахтенный офицер занял место у машинных телеграфов.

«Связист, доложи оперативному дежурному» - скомандовал мне командир: «Начал прохождение узкости, ориентировочное время постановки на бридель 18.30». Я начал вызывать по связи оперативного дежурного эскадры.

Корабль, красиво разрезал форштевнем воду Уссурийского залива и начал поворот на фарватер для следования в базу между берегом и островом Аскольд. Красота неописуемая. Прямо перед нами видны скалы «Три брата» в сверкании бьющихся о их подножье волн. Еще один полетный день боевой подготовки прошел без замечаний. Скорее домой!

И вдруг на ходовом воцарилась жуткая, пугающая душу тишина, замолчала связь, пропало мерное, всегда успокаивающее журчание приборов. На ходовом командном пункте корабля нависла зловещая тишина. Я ничего не понимая посмотрел на внезапно заткнувшийся на полуслове пульт связи командира корабля

«Корабль не слушается руля, рулевое устройство обесточено!» - произвел доклад рулевой. Нос корабля находился на повороте для выхода на фарватер, но корабль уже медленно проходил эту линию и двигался дальше в сторону зловещих бурунов, торчащих из воды, как три огромных пальца скал «Три брата». Ход 18 узлов – это много. «Ну, минут через пять, десять воткнемся» – мелькнула зловещая мысль. Все на ходовом стояли, как парализованные.

Командир бросился со своего кресла к машинным телеграфам. Перевел их на сразу на полный назад, но машинные телеграфы зловеще молчали, не отзываясь привычным ответом звонков. Командир бросился к пультам громкоговорящей связи, чтобы дать команду в ПЭЖ (пост энергетики и живучести). Но всегда светящиеся лампочки пультов питания громкоговорящей связи не светились и связь молчала. Рядом растеряно стояли вахтенный офицер старший лейтенант НИКИТИН и номер на связи - секретчик старшина 2 статьи ХРОМАЛЕВ.

«Товарищ командир, громкоговорящая связь тоже обесточена» - доложил слегка дрожащим голосом вахтенный офицер.

На мостике нависла зловещая тишина. Все с болью вглядывались на быстро приближающиеся скалы. Мелькнула мысль: «А что делать?». На всех напал, как бы столбняк. Мой пульт связи с внешним миром тоже был обесточен и доклад командованию прервался на полуслове. Я сжимал в руке трубку пульта командира корабля и непонимающе смотрел на командира.

Открылась дверь с сигнального мостика и в ходовой командный пункт просунулось слегка удивленное, но всегда улыбающееся лицо с сильно раскосыми глазами вахтенного сигнальщика матроса Нургалиева: «Товарищ командир! Громкоговорящая связь не работает! Прямо по курсу однако скалы! Мы уже докладывали два раза!»

Командир бросился к телефонам парной связи, работающим без электрического питания. Но на пульте связи с ПЭЖ-ем не было трубки. С носовыми швартовыми устройствами тоже отсутствовала трубка. И лишь на самом дальнем телефоне связи с румпельным постом была трубка.

Командир схватил трубку и начал вращать индукторный вызов. Румпельный пост молчал. Нам казалось, что прошло минимум минуты три – четыре пока вдруг на том конце кто-то ответил командиру. Скалы приближались, опасность возрастала, все чувствовали свое бессилие, что-нибудь делать и секунды казались минутами.

«Сынок! Вращай рулевое колесо право! Это командир говорит!» - видимо, чтобы не пугать и успокоить матроса очень спокойно и тихо сказал командир. Матрос пытался что-то ответить, но командир повторил: «Все нормально, но вращай рулевое колесо вправо».

Нос корабля дрогнул и начал уходить с опасного курса в сторону фарватера. И в этот момент раздался щелчок включения питания всех приборов. Загорелись огоньки, дзинкнули звоночки машинного телеграфа.

«Питание на рулевое устройство подано» - раздался веселый голос Сергея Клемина.

Из моего пульта связи раздалось шипение и недовольный голос оперативного дежурного: «Минск! Ну куда вы пропали? Что вы хотели доложить?»

Включился по громкоговорящей связи ПЭЖ (пост энергетики и живучести) и раздался довольный голос командира БЧ-5 Саши Марчукова: «Товарищ командир было кратковременное снятие питания. Неисправность устранена!»

На мостике установилось зловещее молчание. Все смотрели на командира корабля.

Виктор Александрович спросил вахтенного офицера: «Сколько времени отсутствовало питание?»

Вахтенный офицер НИКИТИН посмотрел в вахтенный журнал и спокойным голосом ответил: «Около минуты, товарищ командир!»

Я не мог поверить. Мне казалось, что прошло минимум минут 5-10. Под желтой летней рубашкой взмокла спина и рубашка прилипла к телу.

Стоявший рядом со мной заместитель командира корабля по авиации подполковник ПЕТРУК вдруг сказал: «Красивые скалы! Первый раз так близко проходим».

И тут я понял, что он ничего не заметил или не понял и все бывшие на мостике вдруг рассмеялись. Командир смеялся тоже, но отсмеявшись вдруг повернулся к командиру штурманской боевой части Паше ФОМИЧЕВУ и начал «разбор полетов».

«Штурман вызови-ка мне матросика из румпельного отделения на ходовой, того, который там отличился сейчас!» - приказал он Паше Фомичеву – «Да объясни нам всем, пожалуйста, почему у тебя на ходовом нет на своем рабочем месте телефонных трубок на телефонах парной связи?».

Пока Сергей КЛЕМИН вызывал матроса из румпельного отделения, Паша ФОМИЧЕВ пытался бессвязно объяснить командиру, что «трубки теперь воруют и поэтому он их хранит в надежном месте, чтобы, когда понадобиться они всегда были под рукой. А сегодня просто матрос на выход в море не успел или забыл поставить их на место».

Командир с улыбкой потер руки  и подвел резюме: «Значит так, пока тебе Паша выговор. В следующий раз пойдешь искать должность на другой корабль».

Хлопнула дверь в ходовую рубку, и громко печатая шаг, к командиру направился строевым шагом молодой матросик в мешковатой робе без боевого номера.

«Товарищ командир, матрос Петров по вашему приказанию прибыл!» - отчеканил доклад  и затем совсем по неуставному вдруг добавил – «Товарищ командир я не хотел, я туда только «робишку» постирать зашел ненадолго».

Командир помолчал немного, затем многозначительно посмотрел на старпома, штурмана и вахтенного офицера: «Да ребята с вами не соскучаешься! Старпом – матросу десять суток отпуска!»

А затем словно передумав, добавил, чтобы слышали все: «Нет двадцать суток отпуска».

«Есть матросу Петрову оформить двадцать суток отпуска» - отчеканил улыбнувшийся старпом.

И когда шокированный, тем, что его не наказали и обалдевший от внезапно свалившегося счастья матрос Петров скрылся за дверью, командир обратился тихо ко всем нам: «Делайте выводы, товарищи офицеры! Старпом! А механика ко мне в каюту после швартовки на бочку. Я ему покажу кратковременное снятие питания в узкости!»

А затем подойдя к заместителю по авиации подполковнику ПЕТРУКУ добавил с улыбкой: «Красивые скалы! Хорошо, что не наши!»

По мостику опять прокатился громкий смех всех присутствующих.

Потом долго мы вспоминали в каюте о необычайном приключении и хладнокровии нашего командира.

 

2. Вениамин Павлович Саможенов

 

Второй командир ТАКР «Минск» Вениамин Павлович Саможенов был фигурой весьма колоритной и запоминающейся. Возможно, что его личная оценка и оценка его деятельности на посту командира будет весьма разнообразной с точки зрения различных людей, сталкивавшихся с ним по службе.  Кто-то с ним не сработался, кому-то не понравились его методы, кто-то попал под его гнев и остался на всю жизнь в сильной обиде на него.

Но одно скрыть было невозможно, что с ним «Минск» обрел новую жизнь, как бы второе дыхание. Стал не просто кораблем, а именно флагманским кораблем оперативной эскадры, первым авианосцем Тихоокеанского флота. К которому на флоте стали относиться не как к простому БПК или СКР, а действительно авианосцу. Стал уникальным и универсальным кораблем на Тихоокеанском флоте, заслужившим уважение и достойное отношение со стороны всех начальников.

Нет не все, было так однозначно и просто, как хотелось бы видеть многим. Были и те, кто не воспринимали деятельности Вениамина Павловича в роли командира, были те, кто злобно шипели ему и его деятельности вслед, но одного нельзя у него отнять – что он был действительно моряком и командиром от Бога, хотя все мы не безгрешные и все имеем свои «заскоки» и проблемы.

Я познакомился с Вениамином Павловичем на Черноморском флоте, когда служил на ПКР «Москва» командиром группы ЗАС. Нас водили на старый эскадренный миноносец «Сознательный», что бы показать, как надо содержать корабль. В то время командовал кораблем молодой капитан 3 ранга Вениамин Павлович Саможенов. И действительно было любо дорого посмотреть, как содержат старый эскадренный миноносец команда под руководством Вениамина Павловича Саможенова.

Во многом была его личная заслуга в освоении первого советского авианосца «Киев». Именно он отрабатывал тогда с нами все задачи, не сходил на берег месяцами, занимался отработкой каждого боевого расчета, каждого боевого поста и командного пункта. Представлял и добивался выполнения корабельных задач боевой подготовки - бригадам, дивизии, эскадре, флоту. Поучиться его работоспособности, неутомимости, стремлении добиваться результата можно было всем. Именно ему доставалось по первое число за наши недоработки, наши проступки, наше головотяпство, а также головотяпство промышленности, государственной приемки и даже авиации.

А он был человеком, как нам казалось тогда с большой буквы. Большим начальником и в тоже время простым и доступным человеком не лишенным человеческих слабостей, которые он всячески подавлял в себе. Не все его понимали, но он и не требовал этого понимания. Для него было главным выполнение поставленных задач кораблем, экипажем. Но за этими железными задачами он не терял из виду потребностей простого человека, думал и заботился обо всех нас. К нему запросто можно было придти в каюту со своими проблемами и можно было быть уверенным, что он выслушает, поймет и поможет. И сегодня вспоминая его, уже ушедшего из этой жизни, я могу сказать, что многим обязан именно ему, его неистребимому оптимизму и какой-то еще детской доверчивости. С виду грубоватый, хамоватый в настоящей жизни был простым и сопереживающим человеком, хотя и способным на поступок  (что кстати было совсем несвойственным для многих советских командиров кораблей) непреклонным ко всему что касалось службы. 

Помимо всего он был лихим морским офицером с известной долей флотского шика, что на флоте всегда приветствуется подчиненными и так не долюбливается различными береговыми начальниками.

 

Не  предупреждал, а сглазил…..!

 

Тот выход в море на полеты в Уссурийский залив был обычным рядовым выходом в море, как мы бегали на полеты четыре раза в неделю. Исключением было то, что у нас на борту был начальник штаба нашей оперативной эскадры контр-адмирал ……….. Он вышел в море поучиться у нашего командира управлять авианосцем во время выполнения полетов самолетами. Его присутствие на борту и постоянное нахождение в ходовой рубке, накладывало определенные сложности на все наши действия, доклады и поведение, ибо начальник на борту всегда определенный геморрой, даже если он вышел не проверить, а просто поучиться.

И хотя сам начштаба перед выходом говорил в присутствии всех в ходовой рубке, что бы командир не обращал на него внимания, не стеснялся, что он просто будет учиться, тем не менее его присутствие как-то сдерживало всех нас от проявления эмоций, поддерживало культуру разнообразных докладов на ходовой. В ходовой рубке стояла тишина (как принято говорить кладбищенская), не было обычного веселья, шуток с подначками, лишних докладов по ГГС. Ровно шумели приборы, проходили четкие доклады с боевых постов и ничего лишнего.

Лишь изредка после очередной команды командира – вроде бы  забытый начштаба (казавшийся нам, что он дремлет), вдруг как бы просыпался в своем кресле и спрашивал командира: «Командир, что ты там скомандовал? Повтори и объясни!»

И командир, со своей незабываемой улыбкой, отрываясь от управления кораблем, терпеливо рассказывал начштабу маневр корабля, и объяснял свои действия.

Вахтенные офицеры, номера на связи, как нашкодившие мыши, затаились где-то в районе левой стороне рубки (подальше от кресла начштаба), старались по мере возможностей не попадаться ему на глаза.

А сам начальник штаба, уважаемый адмирал и настоящий моряк, выслушав командира, что-то долго записывал в своем блокноте. Иногда к нему подходил оперативный дежурный эскадры или его помощник и что-то тихо докладывали (стараясь не мешать командиру) или прибывал в ходовую рубку командир отделения экспедиторов корабля - старшина 2 статьи Гелеверя, (специально переодетый мной для этого в робу первого срока, с хорошо наглаженным гюйсом с сумкой через плечо и начищенными до блеска хромовыми ботинками). Он потихоньку знакомил начштаба, с пришедшими в его адрес, телеграммами ЗАС и тот тоже что-то тщательно переписывал в свой блокнот.

Корабль выполнил благополучно все задачи, и уже вечером на закате солнца возвращался домой в бухту Руднева. Погода была великолепная – солнце скрывалось за горизонтом, море было идеально гладким и форштевень разрезал девственную чистоту моря.

На корабле была сыграна боевая тревога для прохождения узкости и приготовления постановки на бочку. Весь экипаж готовился к возвращению в базу, настроение у экипажа было отличное, задачи выполнены в общем-то с хорошими результатами, и теперь немного расслабившиеся офицеры и мичмана мысленно готовились к сходу на берег в объятия своих семей и семейных проблем.

Авиационное командование, присутствовавшее на полетах, на вертолете уже улетело в Новонежино к своим семьям и своим проблемам. Оставшиеся для повышения готовности корабля, экипажи самолетов и вертолетов не расписанные по швартовке, расслаблялись в каюте 43 и готовясь к вечернему приему пищи, обсасывали только что закончившиеся полеты и перспективные планы на ближайший отпуск.

Уже вышли на фарватер для захода в залив Стрелок. Сигнальщики с обеих бортов Олег Зибзибадзе и Володя Тилинин (оба москвичи, взятые в свое время мной по «лендлизу» без отдачи в БЧ-6 – не любил командир БЧ-6 москвичей почему-то) по очереди докладывали вахтенному офицеру и штурману пеленга на крайние бочки боновых ворот. На правом мостике постоянно находился старшина команды сигнальщиков мичман Додонов уже одетый для схода, поправлявший, если в этом была необходимость, деятельность своих подчиненных.

«Шары на средний» - репетовал он команды вахтенного офицера капитан-лейтенанта Валишина, своим подчиненным, расписанным по тревоге на леерах. И молодые матросы – казахи (только вчера пришедшие на корабль), гордые тем, что им что-то доверяли, спускали шары до середины лееров, сузив до невозможности и без того узкие глаза, и воодушевленно орали во весь голос: «Шары на среднем».

Корабль шел скоростью около 12 узлов, и казалось, что бывший далеким берег, как бы оживал в цветах и подробностях, и вырастал с огромной скоростью двигавшегося навстречу ему корабля.

Надо сказать, что командир всегда так заходил к месту якорной стоянки на большой скорости и затем, отработав задним ходом винтами, корабль как вздыбленный конь останавливался в нужном месте, отдавал якоря и немного сдавал назад.

В секунду (пока корабль останавливался на месте) спускался баркас с хорошо обученной швартовой командой во главе с помощником командира капитан-лейтенантом Витей Вороковым, которые с бочки заводили проводник, и корабль выбрав проводник выбирал огромный бридель с бочки и становился на бочку. А буксирчик Приморской флотилии с момента остановки корабля упирался в борт и потихоньку разворачивал корабль в нужном направлении. Так было по четыре раза в неделю, и маневр постановки на бочку был отработан экипажем до автоматизма.

«Якорь на скобу» - скомандовал как всегда командир в носовые швартовые устройства.

«Есть якорь на скобу» - донесся четкий ответ всегда хрипловатого голоса боцмана.

И вдруг из начинавшей темнеть после захода солнца стороны правого борта (кресла флагмана) донесся, казалось забытый в суматохе предстоящей швартовки, голос начальника штаба: «Командир повтори помедленнее свою команду, я записываю».

«Якорь на скобу!» - повторил командир.

«А что это значит и для чего?» - переспросил начальник штаба, включив свет над своим столиком и продолжая записывать ответ командира  в свой блокнот.

«Товарищ адмирал! Докладываю!» - как на экзамене, приняв стойку смирно ответил командир, еще державший в руках микрофон ГГС – «Якорь берется на ленточные тормоза, снимается с цепных тормозов и немного приспускается в клюзе для скорейшей отдачи, как только корабль встанет в точке швартовки».

«Ну что ж разумно и лихо! А вы не боитесь командир, что якорь сорвется с тормозов, и отдастся на таком ходу» - спросил из темноты спокойный как на экзамене голос начальника штаба.

«Да вы что, товарищ адмирал» - ответил уверенно командир – «У нас хорошо отработанная швартовая команда и такие случаи исключены».

В этот момент, из еще включенной ГГС с носовыми швартовыми устройствами, раздался какой-то далекий посторонний шум, как будто, что сильно стучало по железу или проходил где-то рядом курьерский поезд стуча колесными парами по стыкам рельс.

Потом по ГГС раздался почти истерический голос боцмана с ненормативной лексикой, свойственной только людям этой незаменимой на флоте профессии. Мы сразу узнали все подробности про родственников и знакомых всех наших боцманят.

На мостике вдруг сразу установилась мертвая тишина, что было слышно даже, как тяжело, как раненый бегемот, внезапно задышал командир.

«Боцман. Что у вас произошло? Немедленно доложите» - потребовал сразу вспотевший командир.

Мы все понимали, что случилось действительно что-то не вязавшиеся в нормальную обстановку, и поэтому кто как мог затаились в ходовой рубке как нашкодившие мыши в присутствии большого кота. Мне хотелось стать поменьше, и спрятаться под пульт связи командира корабля. Вахтенный офицер тоже скрылся в районе штурманского стола, а мелькавшие младшие  штурмана как-то сразу затихли и растворились в темноте ходовой рубки.

Из ГГС еще наверно с минуту струились насыщенные ненормативной лексикой выражения боцмана, когда наконец немного иссякнув он дрожащим голосом доложил поняв, что что-то надо отвечать командиру в ходовую рубку: «Товарищ командир! Эти раздолбаи упустили! Ну в общем, если говорить правду, то у нас случилось ЧП

«Боцман! Выражайтесь яснее. Докладывайте все и прежде всего правду!» - начинал срываться с тормозов командир.

«Ну это – мои раздолбаи якорь цепь с якорем упустили. Он сорвалась с ленточного тормоза и якорь отдался вместе со всей якорь цепью, а якорную цепь оборвало у жвакогалса» - дрожащим от волнения голоса продолжал боцман»- «Все боцмана живы и раненых нет».

Добавил боцман уже совсем тихо, и наверно немного подумав, что надо бы сгладить неприятное для командира первое сообщение.

Как выяснилось по докладу боцмана левый якорь отдался так, что якорь цепь вышла полностью и оборвалась у жвакогалса, а корабль даже не дернулся не почувствовал отдачи якоря, и мы в ходовой рубке даже не заметили бы этого, если бы не была включена ГГС с носовыми швартовыми устройствами.

Все в ходовой рубке стояли застыв, как манекены, так наверно в театре отрабатывается сцена, когда все замирают на месте по мановению палочки режиссера. Замолкли даже постоянно докладывавшие пеленга сигнальщики. Мерно журчали приборы, горел приглушенный свет и были видны лишь сразу вспотевшие и покрасневшие лица офицеров и матросов, находившихся в рубке. Затихли или остались где-то за кадром, молотившие без конца пульт связи командира корабля и пульт радиостанции «Рейд». Все ждали грозы, как природа замолкает перед сильным дождем и грозой.

Корабль несся уже после прохождения боновых ворот на большой скорости в сторону своей бочки. А все стояли, как загипнотизированные происшествием.

 «Ну что командир доигрался? А я тебя предупреждал!» - наконец громко со злостью в голосе сказал начальник штаба, и потом добавил, находившемуся рядом с ним, с очередным докладом своему помощнику – «Проведите тщательное расследование навигационного происшествия. Все виновные должны быть строго наказаны в приказе командира эскадры, подготовьте приказ командиру эскадры для доклада».

И уже обращаясь командиру с кривоватой улыбкой добавил: «А вы Саможенов управляете, управляйте кораблем, а то мы еще и на скалы выскочим. Не дай вам Господь еще чего-нибудь натворить!»

И тут же добавил с использованием ненормативной лексики что-то весьма нехорошее по адресу нашего корабля, его экипажа и лично командира.

Командир сразу успокоился, краснота с лица спала, отдал соответствующие команды на руль рулевому, на машинные телеграфы вахтенному офицеру и в швартовые устройства боцману.

И потом вдруг неожиданно для всех на всю ходовую рубку, обращаясь как бы ни к кому, по своему понятию парировал высказывание начальника штаба: «Не предупреждал, а сглазил!»

Начальник штаба, аж застыл в кресле от такой наглости командира, и долго ничего не смог сказать в ответ, а лишь что-то нечленораздельно промычал.

Командир, после этого немного успокоившись, сильно выразился в адрес боцмана, помощника и прочих безруких офицеров и даже якоря с якорь цепью, что звучало значительно сильнее и смачнее реплики начальника штаба и даже самого боцмана.

Я больше никогда и нигде не слышал такой красоты и смачности звучания «русского языка» в такой короткий промежуток времени сразу от нескольких своих начальников.

Корабль благополучно встал на бочку и на один оставшийся якорь. Начальник штаба сошел на берег, а мы оправились к своим семьям, и лишь один командир заперся в каюте в одиночку переживать происшествие. Возможно, что просто и банально напился, снимая стресс.

На следующий день пришел плавкран по заявке штаба эскадры, и где-то за час вытащив из воды якорь цепь с якорем ввел нам их в клюз и мы снова были боеготовы и со своими двумя якорями.

И только уже в свете сегодняшнего дня я понимаю, как мы умели, и как было принято тогда портить друг другу нервы из-за в общем-то пустячных происшествий, не стоивших этого. Но таковы были времена и взаимоотношения.

Никто не погиб, не ранен, якорь с якорь цепью не потеряны навсегда. Но приказ о наказании командира в штабе эскадры я видел сам.

Наверно из-за таких нервных срывов ушел из жизни раньше срока замечательный моряк, отличный командир  и хороший человек Вениамин Павлович Саможенов о котором многие из нас продолжают вспоминать с большой благодарностью. Школа Вениамина Павловича Саможенова дорогого стоит, и недаром его так любили матросы, мичмана и офицеры, ходившие с ним вместе в море.

 

НА БОРТ БОЛЕЕ НЕ ПУСКАТЬ!

 

У нас на эскадре была замечательная во всех отношениях личность – заместитель командира эскадры по подводным силам капитан 1 ранга ……… по прозвищу «Учитель». Фамилия у него была такая потомственно учительская, да и любил он поучить всех, и прежде всего командиров кораблей и попавшихся ему на глаза офицеров, как надобно служить Родине, причем не стеснялся это делать в присутствии их подчиненных. За что, в общем-то его командиры и офицеры не очень любили и уважали.

А учитывая, что на нашей эскадре подводных лодок как таковых не было в наличии, а они лишь придавались нам на короткое время при повышении боевой готовности, то заниматься особо ему на эскадре было нечем, вот он сам и искал себе работу, занимаясь всем естественно кроме подводных лодок. Был он человек по натуре очень нудным, и очень любил читать наставления, задержанным им офицерам, мичманам и даже матросам о пользе службы, необходимости знания уставов наизусть, о любви к Родине – в общем по любому вопросу безо всякой подготовки минимум на полтора часа. Если ему говорить было нечего или он иссякал, то начинал повторять все сначала. И так мог повториться раза три или четыре.

И хотя он наверно никогда в жизни не управлял ни одним надводным кораблем, а только лишь подводными лодками, тем не менее он старался научить командиров надводных кораблей как ими управлять и показать публично (при подчиненных) свои права и знания. Наши соседи подводники из Павловского, рассказывали, что их флотилия неделю пьянствовала от радости, когда узнали, что «Учитель» уходит от них на надводные корабли.

Мы, как флагманский и очень своеобразный корабль эскадры познакомились с «Учителем» сразу после его назначения на эскадру.

Мое с ним знакомство закончилось моим первым выговором за службу на корабле. Прибыв на корабль, он вызвал меня, командира БЧ-4 и приказал установить у него в каюте телефон правительственной связи. А в ответ на мое возражение, что есть приказ Командующего флотом в соответствии с которым   такие телефоны могут быть установлены на нашем корабле лишь у командира эскадры, командира корабля и начальника политического отдела, он сразу объявил мне за непонимание обстановки строгий выговор и выгнал из каюты, приказав вызвать к нему командира дивизиона ЗАС, командира группы правительственной связи, которые поймут его и сделают все как надо. И дополнительно приказал передать помощнику командира, что бы тот принес к нему карточки взысканий и поощрений офицеров БЧ-4.

Женя Тимошенко – командир дивизиона ЗАС и Володя Силаев командир группы правительственной связи через пятнадцать минут вернулись в КПС (командный пункт связи) тоже со строгими выговорами и испорченным настроением. Выговор в карточку взысканий и поощрений получил даже не присутствовавший на воспитательной беседе у «Учителя» и абсолютно не причастный к злостному неповиновению заместителю командира эскадры, командир группы ЗАС лейтенант Игорь Михайлов.

Но приказание с нас снято не было. Заместитель командира эскадры подтвердил свое приказание через командира корабля установить такой телефон в каюте «Учителя» в течении недели.

Командир Вениамин Павлович Саможенов в ответ на мой доклад о выговоре и происшествии лишь пожал плечами, и сказал: «Я здесь ни чем вам, помочь не могу, обращайся к начальнику связи флота и пусть он решает все эти дурацкие вопросы – это его компетенция. Прикажет поставить – ставь эти телефоны хоть в гальюне, только пусть письменно обоснует свое приказание. Ну а если что случиться тебе, и мне отвечать за нарушение приказа Командующего флотом».

Для доклада начальнику связи пришлось ехать во Владивосток в управление связи. Я выписал сразу требование на получение кабеля, дополнительного телефона и подписанный рапорт заместителем командира эскадры на установку дополнительного телефона правительственной связи в его каюту.

Контр-адмирал Морев – начальник связи Тихоокеанского флота, спокойный и очень интеллигентный человек, относился ко мне с большой симпатией после выхода в море у нас на борту, и предлагал уже не один раз перейти на службу в управление связи.

Он принял меня в своем кабинете, подробно расспросил обо всем, выслушал мое мнение. После моего рассказа и эмоциональной добавки о том, что если будет изменение приказа командующего флота я готов ставить телефоны хоть в гальюне.

Он немного помолчав спросил: «А есть ли телефон в ходовой рубке?».

Я ответил: «Что телефон в ходовой рубке есть, для того что бы им могли воспользоваться командир корабля и командир соединения на ходу корабля и он утвержден по схеме размещения телефонов правительственной связи. Телефоны установлены в соответствии со схемами утвержденными начальником связи ВМФ в каюте флагмана, правительственной каюте, каюте начальника политического отдела, каюте начальника штаба эскадры, каюта командира корабля и ходовой рубке ».

«А вашему заместителю по подводным силам этого телефона в ходовой рубке не хватает что–ли?» - спросил немного улыбаясь начальник связи флота.

«Никак нет я ему доложил об этом телефоне, но он приказывает установить у него в каюте» - ответил я.

«Ну что ж пусть тогда  обращается лично ко мне» - сказал начальник связи и написал на моем рапорте отрицательный ответ - «в установке дополнительного телефона в каюте заместителя командира эскадры по подводным силам – ОТКАЗАТЬ, в связи с отсутствием необходимости и требованиям по безопасности связи».

От «Учителя» после возвращения из Владивостока я получил еще один строгий выговор и очень нелестные замечания в адрес моих способностей, как командира боевой части связи корабля, и неспособности решить поставленную высшим командованием задачу.

Однажды «Учитель» прибыл на наш корабль перед самым выходом в море для проведения полетов. Его настроение мы поняли сразу – пришел накопать дерьмо.

«Буду командир оценивать твои действия, как командира и способность управлять кораблем!» - заявил он появившись в ходовой рубке и заняв кресло флагмана.

Я в этот момент исполнял на корабле обязанности старшего помощника командира корабля вместо ушедшего в очередной отпуск перед поступлением в академию Юрия Милентьевича Полякова. Признаюсь честно, что к машинным телеграфам я не стремился, и лишь по просьбе командира принял обязанности старшего помощника. Прекрасно понимая, что сейчас начнется на ходовом мостике коррида, я никак не мог понять почему на роль быка избран наш командир корабля.

В ВМФ к этому времени было всего два авианосца. «Киев» на Северном флоте и наш «Минск» на Тихоокеанском флоте. Командиры, которые могли ими командовать и управлять, были на вес золота и их утверждение проходило в Политбюро ЦК КПСС. Наш корабль в плохих не числился и даже получил по итогам года переходящее знамя Тихоокеанского флота, как лучший корабль не только эскадры, но и всего Тихоокеанского флота.

«Посмотрим, какой вы лучший корабль флота. Оценим вас и ваши действия. А по итогам проверки будем снимать нерадивых начальников с должностей!» - ехидно продолжал «Учитель» высказываться командиру, понимая, что все это слышат все находившиеся на мостике.

В течении всего выхода в море, он придирался к каждой мелочи, к каждой команде командира корабля, каждому докладу подчиненных с боевых постов.

«Ну, это совсем не по Корабельному уставу вы делаете, это все неправильно, неграмотно» - комментировал он постоянно из кресла флагмана действия командира.

Командир терпеливо выслушивал его, краснел, приказывал принести ему требуемый руководящий документ и молча клал его на столик перед «Учителем», стараясь доказать свою правоту в критикуемом вопросе.

Но тот, как будто не видя истин все равно продолжал нервировать командира: «Ну что ж здесь написано так, но правильнее делать так! И так требует действовать командир эскадры. Всего в документах не упомянешь. Вы командир помните выражение Нахимова – не держаться устава, как слепой стены». – продолжал нервировать командира «Учитель» и комментировал со своими интерпретациями действия командира корабля в свете его понимания управления авианосцем.

Все на ходовом, понимая обстановку, видели, что основной удар направлен на командира корабля и старались максимально ему помочь. Доклады были точны, действия всех вахтенных лиц на мостике отвечали всем требованиям уставов, но «Учитель» продолжал придираться ко всему.

Командир сжал всю свою гордость в кулак, и молча терпел унижения от вышестоящего начальника. Зная его характер мы понимали, как сложно ему все это дается. Целый день командир в сложнейших условиях выстоял под градом непрекращающейся критики и прямых оскорблений.

Я не мог понять, что это было или заказ командования эскадры или просто сведение личных счетов за какие-то неизвестные нам действия командира.

Но все кончается, закончились и полеты, и мы направились из Уссурийского залива к месту нашей якорной стоянки в бухте Руднева.

Учитель продолжал третировать нашего командира: «Неправильные действия, неправильные команды, разнузданный экипаж».

Все мы, находившиеся в ходовой рубке уже получили от него замечания, а некоторые даже взыскания за свои действия, форму одежды, действия подчиненных. Мичмана Додонова старшину команды сигнальщиков он даже арестовал на трое суток, потому что ему показалось, что вахтенные сигнальщики спят на вахте. И как мы ему не доказывали, что сигнальщики казахи и у них просто глаза узкие, он не хотел и слышать об этом. Спят и все. Признаюсь я сам иногда сомневался спят или не спят. На ветру они еще сильнее сужали и без того узкие глаза и казалось, что спят, но их зоркость вызывала даже удивление, когда они первыми докладывали о воздушных целях и кораблях еще не различимых в визиры и бинокли и даже радиолокационными станциями.

Но тем не менее мы чувствовали, что больше всех достается от «Учителя» командиру корабля. За все и за команды по трансляции и неправильное за управление кораблем, и за внешний вид экипажа. К чему можно было придраться – «Учитель» придирался.

В конце концов, перед подходом к бухте Стрелок (месту нашей якорной стоянки), командир выкурив папиросу и получив очередное замечание по неправильно поданной команде, командир погасил со злостью папиросу в пепельнице и вдруг громко объявил: «Вахтенный офицер запишите в вахтенный журнал! В командование кораблем вступил заместитель командира эскадры по подводным силам капитан 1 ранга……….» и выйдя с ходовой рубки громко хлопнул тяжелой дверью.

Вахтенный офицер капитан-лейтенант Стражков, встал по стойке смирно в направлении двери, с подъемом в голосе отрепетовал: «Есть произвести запись - вступил в управление кораблем капитан 1 ранга …………»

Воцарилась мертвая тишина и потом раздался вдруг раздался вопль, именно вопль «Учителя»: «Вот негодяй! Вахтенный офицер не записывайте этой чуши в вахтенный журнал! Ну я ему покажу!»

«Товарищ капитан 1 ранга, запись в вахтенный журнал о вашем вступлении в командование кораблем произведена!» - вытянувшись опять по стойке смирно, сохраняя серьезное выражение лица, доложил брызгающему слюной начальству вахтенный офицер.

В ходовой рубке повисло зловещее молчание. Это был поступок. Командир начудил, но мы все были на его стороне. Корабль идет к постановке на бочку, необходимо совершать кучу маневров, необходимо знание корабля, умение им управлять, знать тысячи мелочей, а тут …………… Постановка на бочку в узком пространстве, пожалуй один из самых сложных элементов в управлении кораблем.

Видимо вконец обалдев от внезапного поступка командира корабля «Учитель» внезапно принял самое верное, по его мнению, в этой обстановке, спасительное решение и повернувшись ко мне вдруг скомандовал: «Старший помощник вступайте в командование кораблем. Становитесь на бочку. Я буду контролировать ваши действия. А вернемся в базу, мы начальником политического отдела с этим клоуном разберемся».

И стало сразу понятно, чей заказ выполнял у нас на борту «Учитель». Видимо наш командир вошел в клинч с политическим органом и его решили просто сожрать руками заместителя командира эскадры.  

«Товарищ капитан 1 ранга, а я пока не имею допуска к управлению кораблем на ходу. Сдаю зачеты! Стараюсь, но требуется несколько раз съездить во Владивосток для сдачи, а с этими выходами никак не получается» - ответил «Учителю» я, понявший что могу ему хоть этим немного досадить. За всё – за командира, за себя, за своих офицеров, мичмана Додонова, за сегодняшнее унижение нашего корабля.

«А кто у нас еще имеет допуск к управлению вашим кораблем?» - понизив тон, строго спросил меня, начавший понимать ужас своего положения «Учитель».

«Допуск имеют командир корабля капитан 1 ранга Саможенов Вениамин Павлович и старший помощник командира капитан 2 ранга Поляков Юрий Мелентьевич, но он сейчас в отпуске перед поступлением в академию, начальник штаба бригады капитан 1 ранга Дарнопых, сдаем зачеты на допуск на якоре я и помощник командира Вороков» - с некоторой иронией в голосе ответил ему я.

«Я покажу вам академии, отпуска и прочее! Вы что не понимаете, что сейчас мы угробим корабль, и людей? Как корабль мог выйти в море всего с одним допущенным командиром. Ну, это мы разберемся потом. Старпом вызовите немедленно командира на мостик, если надо возьмите матросов и приведите его силой!» - почти прокричал он в каком-то отчаянии.

Я по громкоговорящей связи вызвал каюту командира, и когда командир тихо ответил мне, я дословно передал ему приказание «Учителя», вплоть до доставки его на мостик силой.

«Да пошел он подальше. Знает, как командовать авианосцем, пусть командует и ставит корабль на бочки! А насчет силы я еще посмотрю кто и кого силой заставит командовать кораблем» - ответил громко по ГГС на весь мостик командир корабля и отключился.

Подбежал «Учитель» силой вырвал у меня микрофон и стал кричать: «Командир, ты что не понимаешь? Мы, угробим корабль, единственный авианосец на флоте! Ты хоть понимаешь свою меру ответственности за свои выкрутасы?»

«Товарищ капитан 1 ранга – командир отключил пульт связи, и ничего не слышит» - бесстрастно доложил начальству доложил номер на связи.

«А что же нам делать?» - спросил меня и вахтенного офицера как-то растеряно «Учитель» и с какой- то безнадежностью посмотрел мне в глаза. Я ему помочь ничем не мог, да и не хотел.

Я только пожал плечами. В конце концов, не я целый день доводил командира корабля и довел его до ручки.

«Подходим к точке поворота на створ для входа в залив Стрелок» - бодро доложил по ГГС корабельный штурман Сережа Клемин – «Через пять минут поворот на курс ….. градусов».

«Я сейчас приду» - прокричал вдруг, и бегом направился к выходу из ходовой рубки наш «Учитель».

«Товарищ капитан 1 ранга, а кто вступил в командованием кораблем?» - отчаянно почти в след ему прокричал ему вахтенный офицер.

«Учитель» повернулся, обреченно посмотрел на вахтенного офицера, и вдруг махнув рукой тонким фальцетом прокричал: «Командуйте сами!» и захлопнув дверь побежал вниз по трапу в сторону каюты командира корабля.

«Ну что довыпендривались. Теперь осталось только разбить корабль на скалах для полного счастья» - появился из штурманской рубки Сергей Клемин – «Ну швартуйтесь, командуйте кораблем. Довели командира?».

«А мы то здесь причем?» - спросил его тихо стоявший у пульта командира корабля командир дивизиона ЗАС Женя Тимошенко – «Ты что ничего не видел и не слышал? Что ты всех напрягаешь и так нервы у всех на пределе?».

А вахтенный офицер Володя Стражков, обреченно спросил всех, «А мне то, что записывать в вахтенный журнал?» - и уже обращаясь ко мне сказал: «Ну ты Вить, за старпома – принимай решение!»

Несколько минут на мостике стояла тишина. Все думали, что делать. Мысли бежали курьерским поездом, как и секунды до поворота на створ. А может повернуть корабль в море, уйти в полигон и там дожидаться, что решат наконец на «высшем уровне», как пройдут переговоры командира и «Учителя»?

Серега Клемин, как бы подкалывая всех нас, каждую минуту докладывал: «До поворота на створ четыре минуты, три минуты, две минуты». 

Решение я принять никакого не успел, хотя было желание немедленно развернуть корабль до выяснения обстановки в сторону моря. Я смотрел на немного взъерошенного Женю Тимошенко, всегда подтянутого вахтенного офицера Володю Страшкова, который был выше меня на целую голову в вопросах управления кораблем, на ехидно выглядывавшего из штурманской рубки Сережу Клемина. Что решать-то? А секунды неумолимо отсчитывали время до окончательного принятия решения. А все молча смотрели на меня, ожидая решения. Повернуть на створ я самостоятельно не мог, как и не повернуть тоже.

Внезапно открылась дверь и появился всклокоченный, взъерошенный и красный, как рак со своей неизменной улыбкой Вениамин Павлович: «Ну что носы повесили начальнички хреновы? Учитесь управлять кораблем! Вахтенный офицер запишите в вахтенный журнал в командование кораблем вступил командир корабля, вахтенный офицер - машины средний вперед! Штурман доложите время до поворота на створ»

«Есть в командование кораблем вступил командир корабля» - улыбаясь и с очень радостным выражением лица прокричал Володя Стражков.

«Товарищ командир до поворота десять минут» - вдруг доложил с ехидной улыбкой Сережа Клемин.

«Клемин, а ты чего тут всех напрягаешь. Блин! Я тут чуть не ……….. из-за тебя» - взорвался вдруг молчавший Женя Тимошенко.

Но командир, прервал наши рассуждения и споры, и как бы разговаривая с самим собой сказал: «Ну Больше Он на ходовой не придет. Извинялся в каюте, и клялся, что больше не будет себя так вести. Мое условие твердое и одно, чтобы больше никогда на нашем корабле не появлялся ни при каких обстоятельствах. Обещал! Но и хорошего нам от него ждать не придется. Будет гадить из подтишка - это понятно. Ну да что бы не делалось – все к лучшему! Становимся на бочку».

И непонятно чему заулыбался, садясь в свое кресло.

Мы нормально вернулись домой, встали на свою бочку и первым на командирском катере убыл с корабля «Учитель». Командир не вышел его провожать к трапу, как бы был занят швартовкой в ходовой рубке, а я как исполняющий обязанности старшего помощника был вынужден выслушать от «Учителя» все, что он думает обо всех нас, нашем корабле и командире.

Выслушав внимательно его поучения, я прокричал ему, когда он ступил на трап с огромным удовольствием: «Смирно!», а горнист начав играть «захождение» отходившему катеру внезапно припустил такого «петуха» в середине мелодии, что даже фалрепный матрос на трапе чуть не свалился в воду, а «Учитель» на отходившем катере замахал руками, и показал вроде как всему кораблю свой кулак.

Вечером командир пригласил меня к себе в каюту и мы с ним просто посидели по человечески, снимая дневные стрессы, выпили бутылку водки, почти не закусывая, даже не вспоминая обо всех этих дневных происшествиях.

«Милентьевич уходит в академию. Как ты смотришь стать старпомом?» - внезапно спросил меня командир.

«Товарищ командир я же связист, а не ракетчик или минер. Есть более достойные – Марат Валишин, Витя Вороков, Володя Стражков – молодые перспективные, спят и видят это назначения. Куда мне в командиры?» - пытался перевести стрелки командирской любви и избавиться от внезапно свалившейся напасти – «ну не рвемся мы, связисты к машинным телеграфам, у нас и без того хватает проблем и забот».

«Ну что Валишин, Вороков, Стражков? Хорошие офицеры! Командиры будут отличные. Но годика через два, три это вполне реально. Но пока они молоды для старпомства на «Минске», а ты капитан 3 ранга, через полгодика получишь второго. Ты наш – авианосный, знаешь здесь все досконально, а нам не нужен чужой человек на корабле. А старпом очень ответственная должность – здесь нужен свой человек, знающий «Минск», наших людей, специфику взаимодействия с авиацией, которому я могу полностью доверять.

И потом продолжил: У тебя лучшая БЧ на флоте, есть замена - Тимошенко или Сырова хоть завтра назначай командирами БЧ-4. Я уже согласовал твою кандидатуру кое с кем на эскадре и на флоте. Все будет нормально, я помогу. Мне нужен рядом свой человек - помощник, а не какой-то навязанный сверху засранец. В общем решено – сдавай зачеты на управление кораблем»

Закончил он свою речь и зачем-то мне подмигнул: «А ты думаешь мне легко дается все это? Я что-ли не хочу на берег, к семье, не хочу нормальной жизни? Наша с тобой задача вытащить «Минск», харкая кровью – назло всем этим тихоокеанским придуркам. «Минск» нужен флоту и стране, а они этого не понимают».

Мы сидели наверно часов до пяти утра, вспоминая предыдущую нашу совместную службу на «Киеве», службу на других кораблях ВМФ, на Черноморском и Северном флотах. Командир рассказывал мне о себе своей нелегкой жизни, учебе и службе. Я сидел и молча слушал его, давая выговориться и понимая, что это для него много значит, что ему необходимо снять стресс после такого тяжелого выхода в море.

Под утро пожав мне руку, Саможенов спросил: «Ну ты, старпом, как сможешь работать, или ляжешь отдохнуть немного?»

«Смогу, товарищ командир, все будет нормально!» - с волнением сказал я, и пожал протянутую руку.

Мы были молодые, горячие и не раз нам приходилось после бессонной ночи выходить и делать свое корабельное дело, свою работу, которую мы любили и умели делать. Иногда приходилось не спать по нескольку ночей подряд. Это было нормально для службы на корабле.

Больше на корабле, пока я там служил, «Учитель» не появлялся, но продолжал гадить кораблю и лично командиру в силу своего воспитания, положения и возможностей.

И наверно то что наш командир Вениамин Павлович Саможенов не получил заслуженное им звание адмирала, к которому был представлен, в этом тоже была доля заслуги нашего «Учителя» и его вдохновителей.

Ну а мне, если честно говорить, «Учитель» помог не стать старпомом на «Минске», и я смог благодаря этому уйти с корабля в академию. «Учитель» добился, что приказом командующего флотом я был отстранен от исполнения обязанностей старпома «Минска»  и наказан – но это уже другая история.

Единственно, что было мне неприятно, что я не оправдал ожидания и надежды Вениамина Павловича Саможенова. Но это уже зависело не от меня, а от сложившейся обстановки. Нет худа без добра, как нет на флоте незаменимых людей. «Минск» великолепно обошелся без меня, а вот Вениамин Павлович тоже был вынужден уйти через два года, отдав «Минску» кучу нервов и оставив в этом железе часть своей души и жизни, как и все мы.

 

ЛЕНТОЧКИ

 

Коммунистическая партия и родное Советское Правительство постоянно вбивали нам, военным морякам в головы на политинформациях и политических занятиях, что мы должны гордиться, тем что нам доверили служить на самом современном корабле ВМФ.

Мы свято верили в это, и считали, что нам гордиться есть чем. Служим на авианосце, а не на буксире или другом вспомогательном корабле. Хотя конечно любая служба Родине почетна, но как нам тогда казалось служба на самом современном корабле почетнее вдвойне. Ходим на боевые службы, обеспечиваем полеты авиации (самолетов и вертолетов) с палубы корабля, выполняем задачи Партии и Правительства в самых удаленных точках земного шара в самых проблемных странах с точки зрения международных отношений.

Не любил я проводить политические занятия и вкладывать в матросские головы установки родной партии и правительства, но по должности командира боевой части приходилось этим заниматься. Раз в неделю политические занятия и еще пару раз политическую информацию.

Когда нас не проверяли сверху (политические органы и командование корабля), то я вместо того что бы прославлять заботу Партии и Правительства о нашем ВМФ рассказывал матросам об истории военно-морского флота, о морских сражениях, героических наших предках, победах и поражениях Российского флота. Наверно потому, что очень любил и люблю историю своей страны, своего флота и не просто ими интересовался, а старался вникнуть во все неизведанное, раскрыть то что скрывалось под различными грифами.

Поэтому и старался во время этих политзанятий прежде всего довести до матросов любовь к истории флота, истории своей страны, к флотским традициям. Меньше говорил о партии, а больше о простых людях принесших славу своей Родине России.

Однажды на одном из политических занятий старшина 1 статьи Агеев, командир отделения передающего центра задал мне вопрос: «Вот ранее на ленточках матросов было написано название своего корабля и сразу было видно с какого корабля матрос, что он не просто три года кашу лопал на берегу, а действительно служил на настоящем корабле, ходил в море, выполнял боевые задачи. А теперь что? Безликая надпись «Тихоокеанский флот». Вот годки с подводных лодок с Павловского сделали себе ленточки с надписью «Подводные силы тихоокеанского флота» в похоронном бюро в Шкотово. Мне земляк рассказал в увале, там делают надписи на венках, а заодно за деньги и матросские ленточки по заказу для тех кто гордиться своим кораблем».

«Ну у вас есть авианосный знак – крылышки на груди. Издалека видно. Ведь все себе уже сделали?» - пытался с улыбкой парировать я выпад Агеева.

«А кто у нас в Минске, в Москве, в Ленинграде знает про эти крылышки, вот надпись на бескозырке сразу даст понять любому откуда мы. Мы же с «Минска» и и нам есть чем гордиться после службы. А так даже стройбаты одевают бески с Тихоокеанским флотом»» - с горечью в голосе сказал мне Агеев. И его поддержали другие матросы.

Мне самому было непонятно почему и из каких высоких соображений мы даже увольняющимся в запас не даем такой возможности за свой счет купить такие ленточки тем кто уже отслужил и едет домой. Если человек гордиться своим кораблем, то почему нельзя? Ведь были же замечательные традиции.

Правда у меня был уже негативный опыт, когда будучи лейтенантом в Севастополе по просьбе матросов заказал в похоронном бюро ленточки с надписью «Москва». Найденная замполитом корабля такая ленточка дала повод для административного и комсомольского расследования моей деятельности. Замполит заклеймил меня на комитете комсомола корабля, как злостного врага Советской власти, открыто выдающего секреты флота врагам из НАТО. Затем был сложный разговор по этому же вопросу в Политическом отделе дивизии, где какой-то капитан 2 ранга объяснил мне всю мою политическую незрелость и предупредил о том, что буду наказан по комсомольской линии, если не прекращу свою «подрывную деятельность» под линию Партии и Правительства на кораблях Черноморского флота. На корабле всеми офицерами и прежде всего политработниками были произведены обыски в кубриках и ленточки с красивой славянской вязью «Москва» были конфискованы, и выброшены за борт на общем построении экипажа корабля замполитом корабля.

И вот сейчас та же проблема возвращалась ко мне снова. Что я мог ответить матросам? Я им рассказал о «Москве», о том неудачном опыте, о возможных политических последствиях и какой-то особой патологической ненависти политических органов к таким ленточкам и мелодии «Прощание славянки» при проводах увольняемых в запас.

Видимо я не смог убедить правильно моряков, потому что через месяц во время обхода кубриков, я случайно в одном из рундуков обнаружил черную бескозырку с ленточкой, на которой славянской вязью было написано гордое название нашего корабля «Минск».

Мы с замполитом БЧ-4 Димой Парамоновым собрали всех увольняющихся в запас матросов и попросили эти ленточки припрятать, и одеть их лишь когда приедут домой. Нам обещали, убеждали что все будет нормально и нас не подведут.

Отличники боевой и политической подготовки, лучшие наши матросы, отслужившие положенные сроки (лучшие из лучших) - увольнялись в запас командиром корабля Вениамином Павловичем Саможеновым на следующий день выхода приказа Министра Обороны об увольнении в запас военнослужащих, отслуживших положенные сроки.

С приходом на корабль командир свято придерживался этого принципа. «Кто заслужил должны иметь преимущество перед другими, теми кто этого делать не захотел» - объяснял нам командир принципы службы. И перед каждым увольнением в запас командиры боевых частей подавали командиру списки лучших матросов и все знали, что лучшие уйдут домой первыми. Командир держал свое слово и матросы за это его уважали.

Командир после подъема флага вывел из строя на подъеме флага восемь старшин, увольнявшихся в запас (среди увольнявшихся были и два наших - из БЧ-4, в том числе и старшина 1 статьи Агеев). Командир сказал много добрых слов в их адрес, пожелал успехов в гражданской жизни. Мы сфотографировались на память на фоне уже поднятого флага и затем командир скомандовал увольняемым направо для посадки в командирский катер.

Капитан-лейтенанта Георгия Меньшикова, выделенного сопровождать увольняемых в запас до аэропорта Артем, проинструктировал заранее. На берегу у причала был заранее заказан для доставки в аэропорт «Артем» наш «минский» автобус. Все было нормально, необходимо было только добраться до причала, сесть в автобус и убыть в аэропорт.

Увольняемые сели в командирский катер, и увольняемые в запас старшины на командирском катере прощаясь трижды обошли вокруг корабля.

На палубе стоял в строю весь экипаж и построенные матросы, мичманы и офицеры махали увольняемым своими бескозырками и фуражками, а оркестр сверкая трубами и другими инструментами с чувством исполнял «Прощание славянки».

Слезы стояли у провожающих на глазах, когда катер повернул в сторону причалов  бухты Абрек. И еще долго смотрели матросы вслед катеру, примеряя каждый на себя этот замечательный ритуал, а с катера уходившие еще долго махали бескозырками своему родному кораблю, бывшим сослуживцам и командиру.

Затем на корабле сыграли приготовление к бою и походу, для выхода в море на обеспечение полетов в Уссурийском заливе и наши мысли и дела приняли другое направление, более приземленное к нашей повседневной службе.

Взлетел с палубы вертолет, начали выкатывать и гонять двигатели на самолетах.

И какого же было мое удивление, когда где-то через час, я пошел на ходовой докладывать командиру корабля о готовности боевой части, и встретил на второй палубе уже уволенных в запас матросов, и в том числе и своего старшину 1 статьи Агеева. Они поднимались на корабль по трапу грустно понурив головы без бескозырок и с разорванными форменками на месте где до этого момента красовался «авианосный знак»

Ошарашенный этой внезапной встречей с уже ушедшими я неудачно пошутил: «Агеев вы почему на корабле, а не в запасе? Передумали, остаетесь на сверхсрочную?»

«Нас вернул на корабль капитан 1 ранга ………….. (по прозвищу «Учитель») – заместитель командира эскадры по подводным силам. Он сорвал с нашей груди авианосные знаки – крылышки  – сказал, что не уставные и выбросил их в море и приказал выбросить в воду черные бескозырки» - еле промолвил старшина 2 статьи Агеев со слезами на глазах.

«Но вы же уходили в белых бескозырках?» - еще более ошарашенный действиями начальства спросил я.

«Он проверил наши вещи, нашел бескозырки с ленточками «Минск» и приказал все выбросить в воду. А капитан-лейтенанта Меньшикова вообще арестовал» - хором ответили старшины.

У меня не было слов, были одни эмоции. О том что нас недолюбливает «Учитель» знала вся эскадра, но зачем таким образом мстить людям, уже ушедшим с корабля, с эскадры, со службы я понять не мог.

В ходовой рубке уже арестованный «Учителем» Георгий Меньшиков во подробностях и красках докладывал о произошедшем командиру корабля и присутствовавшим на ходовом офицерам.

Рассказал как они встретились на причале с «Учителем». Как «Учитель» их остановил, построил, и устроил им полный осмотр внешнего вида и личных вещей. А затем лично срывал каждому с форменки авианосный знак и бросал в воду.

А обнаружив в личных вещах черные бескозырки приказал бросать в их воду, мотивируя тем, что на гражданке они им более не понадобятся, тем более, что враг не дремлет и только ждет их с бескозырками с надписями «Минск». Матросы в знак протеста бросили в воде и белые бескозырки.

После этого он развернул всех на корабль (даже тех у кого не было черных бескозырок с собой), пообещав всех уволить в последнюю очередь к июлю, как самых недисциплинированных. Ну а сопровождавшему матросов офицеру объявил трое суток ареста за неподготовленность матросов и личные пререкания.

Все присутствовавшие в Ходовой рубке по приготовлению корабля офицеры, мичманы и матросы были возмущены действиями заместителя командира эскадры (Учителя).

По связи с эскадры внезапно прорезался голос его голос: «Минск я Каркас. Говорит Металл. Командир сегодня после возвращения с полетов прибыть к начальнику политического отдела эскадры с объяснительной запиской о вашем самоуправстве, а матросов всех этих в последнюю очередь, 1 июля, отпустить с корабля и вашего офицера Меньшикова я арестовал на трое суток за неумение разговаривать со старшими офицерами. Приготовьтесь объяснить нам почему ваши матросы увольняются не с матросами всей эскадры, а самостоятельно и с такими грубыми нарушениями формы одежды, неуставными знаками и безобразными бескозырками с непонятной надписью «Минск».

И добавил с угрозой: «Я вам покажу ленточки «Минск» и эти ваши крылышки. Я выжгу каленым железом эту вашу авианосную дурь».

В ходовой рубке установилась мертвая тишина. Прозвучало как гром, когда из штурманской рубки раздалось громкое и не совсем корректное высказывание командира БЧ-1 Сергея Клемина по поводу умственных способностей нашего эскадренного руководства.

«Так, связист передай по связи, чтобы наш автобус отправили в Большой Камень и чтобы никто на эскадре этого не знал. Меньшиков готовь наш катер, сойдешь с увольняемыми в Большом камне и отправишь каждого лично. Ну а я беру все ваши грехи на себя» - принял решение и улыбнулся своей незабываемой улыбкой командир.

И закусив удила, покраснев, как рак после хорошей варки громко скомандовал своим хрипловатым голосом:  «Вахтенный офицер снимаемся с якорей и бочки! Корабль к полетам авиации  приготовить!».

На траверзе Большого Камня мы спустили командирский катер с увольняемыми в запас. У всех на груди были пришиты новые авианосные знаки «крылышки» (закрывавшие дыры), а на головах были черные бескозырки и гордо сверкая славянской вязью «Минск» и развевались по ветру ленточки с якорями.

Лица провожающих и уходивших с корабля светились радостью и гордостью за свой корабль, своего командира, за этот так и не сорванный большой праздник для нас всех.

А командир корабля с вахтенным офицером стояли на правом выносе крыла ходового мостика, отдавая отходящему катеру и уходящим старшинам честь.

По трансляции на весь рейд Большого Камня звучал волнующая мелодия «Прощание славянки», а затем внезапно подчеркивая непоколебимость решения командира построившийся на правом борту оркестр под командованием Андрея Петровича исполнил с огромным вдохновением на весь рейд Большого Камня мелодию «Врагу не сдается наш гордый Варяг».

И слезы гордости выступили у меня, да и у многих присутствовавших при этом на ходовом на глазах - за всех нас, за нашего командира  и наш действительно прекрасный корабль.

 

 

 




E-mail: gerasinv@vtc.ru
Редактор сайта: Герасин Василий Андреевич
Хостинг от uCoz