В первую субботу сентября, как и каждый год, с тех пор как «Минск» был выведен в резерв (1992 г.), мы, бывшие минчане, собрались в Тихасе (пос. Тихоокеанском), около которого была дислоцирована 10-я оперативная эскадра. В связи с сокращением вооруженных сил нет уже и этой, когда-то по-видимому, самой мощной эскадры надводных кораблей Тихоокеанского флота и двух тяжелых авианесущих крейсеров «Минска» и «Новороссийска». Вот уже несколько лет бывшие сослуживцы отмечают день корабля. В сентябре 1975 г. он был спущен на воду и открыт штат на нем, а с сентября 1978 г. корабль  находится в боевом строю. Отмечают день «Минска» не только на Тихоокеанском флоте, но и в Москве, Камчатке, Санкт-Петербурге. Правда, там празднуют 18 февраля, когда впервые был поднят флаг на нем.

Председателем Тихоокеанского общества «Крейсерская слава» является бывший заместитель командира корабля по политчасти капитан первого ранга в отставке  Николай Иванович Андрощук, «большой  зам.» – как называли его минчане, в отличие от замполитов каждой боевой части. Он нас построил возле «крокодила» – так называется зеленого цвета и больших размеров девятиэтажный дом, где проживают до сих пор многие из «минчан» и повел из Техаса за город. На поляне уже были расставлены столы с горячительными напитками и закусками. Чуть в стороне подогревались «ножки Буша» и картошка. На импровизированном постаменте стоял большой фотопортрет нашего крейсера, находились цветы и несколько фотоальбомов как память о службе. «Минск» такой большой, что одна фотография почти килограмм весит - так  шутят бывшие сослуживцы.

Праздник начался с «большого построения». Дежурный по экипажу распределил нас по боевым частям и службам, затем доложил Николаю Ивановичу. После приветствия прозвучала команда: «На флаг смирно! Флаг поднять!» Под музыку гимна два шелковых полотнища медленно поползли вверх. Это военно-морской флаг Советского Союза и Андреевский, сменивший его  в начале 90-х годов. Когда мы окружили столы, первый тост был, конечно, за флаг, впервые поднятый в 1978 г., а второй – за корабль «который нас объединил, сдружил, и сделал нас такими, какие мы есть».

«Вертолет разбудит визгом,

Тосковать нам не с руки,

А на «Минске», а на «Минске»

Вот такие мужики».

Это из песни нашего бывшего сослуживца капитана первого ранга Владимира Ульянича.

В январе 1980 г. молодым лейтенантом я был назначен на должность врача-хирурга на ТАКР «Минск». С предписанием командующего флотом я сел на ПСК (поисково-спасательный катер) и отправился на корабль, который совершил 40-дневный переход из Севастополя во Владивосток с официальными заходами в Анголу, Мозамбик, Маврикий и Йемен. Из-за своих размеров крейсер близко к берегу не подходил и стоял в пяти милях от базы на бочке – устройстве, состоящем из огромной металлической махины, которая скреплялась с дном при помощи якорей, а с кораблем – толстым канатом. Пытались и «Минск» ставить на якоря, но из-за своих размеров – т.е., парусности, во время сильных ветров, что на Тихом океане не редкость, цепи быстро рвались, словно нитки, хотя каждое звено весило два пуда. Бочка же позволяла амортизировать, да и в случае разрыва не составляло труда привязать конец каната снова, - это лучше, чем искать потерявшийся якорь.

Когда ПСК подошел к «Минску», я был поражен его размерами.

«Это кто огромным ростом

Заслоняет горизонт?

То ли айсберг, то ли остров

По фарватеру плывет…

А на «Минске», а на «Минске»

Небеса достать легко,

Облака летают низко,

Самолеты высоко» (Из песни Ульянича).

Крейсер нависал над довольно большим катером, как орел над воробышком. К сожалению, эти корабли больше не входят в состав флота России, поэтому я не выдам тайны, сообщив его параметры, а также вооружение. Тяжелый авианесущий крейсер «Минск» достигал в длину 273 м, в ширину – 50 м, его осадка – 12 м, водоизмещение – 40 тысяч тонн. В печати в те годы его называли «противолодочным крейсером», ведь основная задача авианесущих кораблей – доставить самолеты до территории противника и нанести удар, то есть это оружие нападения. А так как официально вся наша армия считалась оборонительной,  то словосочетание «авианесущий крейсер» в средствах массовой информации не употреблялось. Основное вооружение на нем было: комплекс ракетного оружия большой дальности (где-то до 500 км), ракетно-противолодочный комплекс с дальностью стрельбы до 20 км, два зенитно-ракетных комплекса с радиолокационным наведением на цель, способным поразить скоростные воздушные цели в диапазоне высот до 25 км и радиусе действия до 5-6 км; двухорудийные артиллерийские установки башенного типа 76 мм калибра со скорострельностью 90 выстрелов в минуту и арткомплекс самообороны 30 мм с дальностью стрельбы до 4-х км и скорострельностью 4000 выстрелов в минуту. Ну а главное, это, конечно, авиация: легкие палубные штурмовики вертикального взлета и посадки Як(и)-38 для ведения действий по морским, береговым и воздушным целям, а также противолодочные вертолеты Ка-25, предназначенные для поиска и уничтожения подводных лодок, выполнения спасательных работ, перевозке личного состава и грузов.

В отличие от американских авианосцев – плавучих аэродромов, почти лишенных вооружения, наш «Минск» был действительно крейсером и мог в одиночку выполнять тактические задачи.

По мнению же американских военных все вооружение, размещенное на нашем корабле, должно находиться на судах охранения и не занимать место, на котором можно разместить летательные аппараты. Вот почему на американских авианосцах: «Карл Винсон», «Энтерпрайз», «Нимиц» и прочих размещается до 80-110 самолетов и вертолетов, а на наших авианесущих крейсерах «Минске», «Новороссийске» и «Киеве» только до 40.

Если американские авианосцы служат свыше 30 лет, как находящийся до сих пор в строю «Энтерпрайз», и заходивший недавно в Японское море, 28-летний «Индепенденс», то наши «умники» из штаба ВМФ времен горбачевской перестройки решили, что наши авианесущие крейсера уже устарели да и слишком дороги в эксплуатации. Ведь их в походах надо снабжать продуктами, водой, топливом, для чего приходится гонять танкера из России и закупать необходимое за рубежом. Да и платить в зависимости от тоннажа за проход через территориальные воды других государств приходится немало.

Наш «Минск» вначале закупила Южная Корея, которая хотела его модернизировать и продать кому-либо из европейских государств, так как у самой Кореи нет средств для содержания таких кораблей. Но американцам не понравилось, что новый, не их авианосец будет бороздить воды мирового океана и они запретили модернизацию корейцам. Тогда «Минск» был перепродан китайцам, которые превратили его в развлекательный центр с ресторанами, барами, казино и игровыми автоматами. Мнение многих бывших минчан совпадает со словами песни, где говорится, « лучше лежать на дне», чем быть рестораном.

Впервые прибыв на «Минск», я пошел представляться в парадной форме (так было принято) первому командиру капитану первого ранга Виктору Гокинаеву. В 2000 г., когда китайцы открывали развлекательный центр на нашем корабле, то он, уже контр-адмирал в отставке был приглашён для «разрезания ленточки». Многие ветераны крейсера этот поступок считают недостойным российского офицера, как участника «в позоре нашего флота». Другие в этом не видят ничего плохого, и считают, что лучше уж таким путем сохранить корабль, чем пустить его на «гвозди» (металлолом).

Изнутри «Минск» казался еще больше, чем снаружи. ЯКи-38 с поднятыми крыльями и К-25 со сложенными лопастями винтов в несколько рядов находились в ангаре, который напоминал огромный заводской цех. На полетную палубу самолеты и вертолеты доставляли вверх с помощью двух подъемников. Количество палуб, коридоров, кубриков и кают было просто огромно. Первые недели все вновь прибывшие подолгу блудились по кораблю, спрашивая попадавшихся навстречу, как добраться до нужного им места. Новичков, особенно матросов, а также мичманов, и даже иногда молодых лейтенантов, посылают в такие места, откуда выбраться было довольно затруднительно, например, в трюмные помещения. Были случаи, когда морально неустойчивые матросы сбегали и прятались в различные места корабля, где их не могли найти по 5-10 дней, несмотря на усилия почти всего экипажа. Конечно, кто-то из сослуживцев знал, где они находятся, и снабжал беглецов едой. А однажды заблудившийся матрос даже упал за борт. За несколько дней до этого мы, медики, обнаружили у него «Форму-20» (платяные вши), и поместили в изолятор. Когда он выздоровел, т.е., избавился от всех паразитов, дежурный фельдшер приказал ему ждать, пока его заберут сослуживцы из его подразделения. Бывший «вшивец» ждать не захотел, и решил сам отыскать свой кубрик. Но путь к нему он знал только через полетную палубу. Был январский вечер, когда бывший больной выбрался наверх. Но только не со стороны полетной палубы, а со стороны шкафута – узкого участка палубы с левой стороны от надстройки. Как позже рассказывал пострадавший: «Я перед собой увидел перила (так он по-граждански назвал поручни). Но ведь палуба большая, на ней ведь и в футбол играют, то я пролез под перилами, и чувствую, что лечу и кувыркаюсь вниз». Упал он удачно,   между льдинами, и поплыл к проставке (плавающей платформе), к которой подходят катера. Его увидел вахтенный матрос, и вместо того, чтолбы помочь забраться на проставку, побежал докладывать дежурному офицеру:

Та-ащ (матросское «товарищ») капитан-лейтенант, на «Минск» приплыл какой-то матрос.

Во-первых, не «приплыл», а «прибыл», а во-вторых, что ты несешь – катера ведь не ходят.

Точно говорю Вам приплыл, т.е., прибыл.

Дежурный сам пошел посмотреть и вытащил уже окоченевшего пловца на приставку, у которого уже не было сил самому забраться наверх. Чуть не произошла трагедия только потому, что матрос заблудился на нашем корабле.

Из-за размеров «Минска», у моряков был популярен следующий анекдот: «Встречаются два «дембеля» в одном селе, где жили до службы и  говорят – Где служил?

-  На Тихоокеанском флоте.

-  И я на ТОФе. А поконкретнее?

-  В 10-й эскадре.

-  И я в Техасе. А что за «коробка»?

-  «Минск».

-  И я на «Минске»..

Я и сам для начала выучил, где находится медблок с моей каютой, которую делил с лор-врачом Александром Песьяковым; кают-компания офицеров, чтобы питаться; ближайший гальюн (на гражданке это называется туалетом) и верхняя палуба для утренних, дневных, вечерних построений и разводов. Со временем я, конечно, расширил маршруты движения по кораблю, но и за почти 6-летнюю службу на «Минске» я не обошел все помещения.

Нам медикам, когда стояли дежурными врачами, приходилось совершать почти километровые путешествия, чтобы обойти 5 камбузов для снятия пищи, которые были расположены на разных палубах. Вкуснее всего готовили на летном камбузе, который был разделен на две части – ту, где готовили   для собственно летчиков и вертолетчиков, и ту, где приготовляли еду для летных техников. Кстати, авиаторы даже собственного повара привозили с собой, не слишком доверяя способностям корабельных коков.

Со сходами на берег было крайне тяжело. Со времен Петра Великого было заведено, что на российском корабле должно быть не менее двух третей от экипажа, чтобы корабль был всегда боеспособен. У нас же матросов вообще не пускали на сход, хотя в те времена «шнурки» (моряки) в отличие от «сапог» (пехоты) служили по три года.

"Ваше благородие, госпожа повестка,

Для кого ты «сапоги», для меня ты – «беска».

Другу два по дружбе, ну а мне все три,

Не везет мне в службе, повезет в любви» - первый куплет популярной матросской песенки на мотив песни из кинофильма «Белое солнце пустыни», которую часто пели на «Минске».

Наш, тогда еще новейший корабль, постоянно проверяли различные комиссии, в результате которых объявлялся «оргпериод», т.е., время, когда о сходе на берег никто даже и не помышлял. Нам, медикам, доставалось особенно часто. Обязательно при посещении корабля кто-нибудь из московских сухопутных адмиралов обнаруживал на камбузах или в кают-кампаниях таракана, и  вся медслужба во главе с начмедом травила насекомых. К тому же и погода препятствовала встречам офицеров с женами. Весной и осенью из-за частых штормов и тайфунов катера на корабль не ходили, а значит, все находились «на борту». В те годы проводились постоянные учения и дальние походы, т.к. корабль был первым авианесущем на Тихоокеанском флоте.

"Сижу я в железе, все время сижу,

На мачту залезу – на берег гляжу.

Я снова и снова по воле тужу,

Полжизни за бортом, а я все сижу" – это уже из репертуара мичманов и младших офицеров. Старшие, на мой взгляд,  забывали, что существует еще какая-либо жизнь за пределами «Минска». Например, второй командир Вениамин Павлович Саможенов даже во время ежегодных отпусков дома проводил от силы дней 20 из положенных ему 60. Он вообще был настоящим морским волком, хотя внешностью напоминал льва средних размеров. Немногословный, спокойный, очень самоуверенный, коренастый, с седым ежиком. Почти всю свою службу он командовал различными кораблями и его мореходные навыки можно считать идеальными. Например, однажды ночью в узком проливе «Минск» сорвало с якорей и понесло на скалы. Дежурный офицер подал сигнал аварийной тревоги с большим опозданием. Вениамин Павлович проснулся и тут же взял командование в свои руки. При включении аварийной и боевой тревоги одновременно включается магнитофонная запись. Потом по этой записи комиссия проверяет действия командира и других офицеров. В данном случае проверяющие пришли к выводу, что Саможенов принимал наилучшие решения для спасения корабля. Он точно рассчитывал, когда стоило подать задний ход, когда – полный вперед, и с какой скоростью, чтобы в узком проливе не наткнуться на скалы. А ведь во время аварии счет шел на секунды и ему приходилось мгновенно реагировать, чтобы справиться и с сильным течением, и порывистым ветром, и крутыми изгибами пролива.

Встречались на нашем флоте и командиры кораблей, лишённые мореходных способностей. Например, одного такого командира крейсера за то, что он более 4-х часов швартовался к пирсу, все за глаза называли «полковником первого ранга» вместо капитана первого ранга.

Самомнения нашему командиру было не занимать. Однажды, когда группа офицеров с Саможеновым вышли из катера на берег, то оперативный дежурный доложил, что машина, служащая для доставки офицеров с пирса в поселок, куда-то отправлена по приказу командира эскадры вице-адмирала Дымова. «По приказу комэска? – завозмущался Вениамин Павлович, - Да их (командиров эскадр), как собак нерезаных, а нас всего три в Союзе». Он имел в виду командиров авианесущих кораблей «Минска», «Новороссийска» и «Киева». Саможенов иногда игнорировал приказы даже командующего флотом. Однажды приказом командующего я был вызван на чемпионат Тихоокеанского флота по боксу. До этого я уже успел неплохо показать себя на ринге, занимаясь этим видом спорта несколько лет. Но на приказе адмирала капитан первого ранга наложил резолюцию: «Авианесущий крейсер без хирурга я оставить не могу», хотя начмед майор Рыженков имел такое же образование и был отличнейшим специалистом.

Вениамину Павловичу дважды отправляли представление на звание контр-адмирала и Звезду Героя Советского Союза. Первый раз ему «обломилось» из-за того, что в походе в 1982 г. кто-то в ночь с 5 на 6 ноября вытащил стопора из-под колес самолета, стоящего на верхней палубе,  и самолет во время незначительной качки свалился за борт и утонул. И что самое удивительное, что это случилось в канун 65-й годовщины социалистической революции, и номер у нашего самолета был именно 65. Да и качка на нашем крейсере была крайне редко, т.к. все авианесущие корабли имеют успокоители качки. Виновного, конечно, не нашли.

Второй раз командиру не повезло год спустя. Во время показа фильма на верхней палубе, один из годков самовольно ушел с вахты и приказал молодому матросу занять его место, пока он соизволит посмотреть кино. Недовольный матрос, не смея отказать старослужащему, пошел на вахту, а по пути разбил стекло, сорвал пломбу и нажал рычаг аварийного орошения боеголовок ракет, что можно делать только в случае пожаров или каких-нибудь аварийных ситуаций. Автоматически сыграла тревога, а нарушитель быстро стер свои отпечатки пальцев и сбежал на вахту. На другой день весь корабль заполонили краснопогонники – так на флоте называли прокурорских работников. В целях дознания на палубе опять включали тот же самый фильм, а матросы вспоминали, кто с кем радом сидел. На третий день расследования нарушитель сам сознался в своем проступке. Его увезли с корабля и больше мы его не видели. Почти год среди моряков ходили взаимоисключающие предположения судьбы преступника. Одни говорили, что по-видимому, его отправили служить в другое место, другие считали, что матрос расстрелян за причиненный ущерб государству. Ведь в «застойны» годы ставили к «стенке» за ущерб, превышающий 100 тыс. рублей. А уничтоженные боеголовки стоили несколько миллионов. Это происшествие поставило крест на получение адмиральского звания командиром и на присвоение ему Золотой Звезды.

Когда Саможенов начинал на кого-либо повышать голос, то казалось, что это лев готовится растерзать свою жертву. Однажды и я попал под его неистовый гнев. В 1982 г. мы долго  стояли в порту Аден (Ю.Йемен). На берег ходили «пятерками» – офицер и с ним четверо матросов. Со временем местная валюта у всех стала кончаться, а по жаре «болтаться» и смотреть на товары, которые нельзя купить, желающих становилось все меньше. У меня же еще оставалось несколько динаров и филсов, поэтому на предложение прогуляться по Адену с нарушителями дисциплины ответил согласием. После инструктажа и проверки формы одежды катер доставил нас на берег. Мы обошли несколько магазинов и через несколько часов вернулись на «Минск». Где-то через час по трансляции прозвучала команда: «Старшему лейтенанту Жидкову прибыть в каюту командира». Когда я вошел, то на меня  обрушился грозный рык Вениамина Павловича, который вначале я разобрать не мог, по-видимому от страха. Зато подумал, что, правильно офицеры, называют нашего командира очень ласковым, т.к. он ко всем обращается на «Вы» - «вымочу (употребляется другое слово из ненормативной лексики, означающее насильственный половой акт), высушу, выговор». Кроме командира в каюте находились большой зам, особист и руководитель флотского начальства. Немного освоившись, я понял, что мои подопечные в лавках Адена, примеряя джинсы, несколько штук засунули себе в портфели. Торговцы ничего не заметили, но сами пройдохи рассказали о своих махинациях своим сослуживцам. «Стукачей» в то время хватало в каждом подразделении. Через несколько минут об этом уже знал особист, а чуть позже и остальное командование. После возвращения корабля из похода на докладе командующего флотом прозвучала такая фраза: «Группа, руководимая старшим лейтенантом Жидковым занималась хищением в порту Аден». От командующего я получил НСС (неполное служебное соответствие). Правда, уже через полгода, по ходатайству командира за мои успехи в хирургической деятельности это взыскание с меня было снято.

Другой раз я «лоханулся» и попал под гнев командира несколько лет спустя. У нас было принято в целях дератизации поощрять матросов за 50 убиенных крыс десятидневным отпуском с выездом домой. Поэтому молодые матросы ночью ловили крыс, а утром отдавали улов старослужащим, которые относили в медблок, где дежурный врач подсчитывал количество грызунов. Однажды я дежурил в медблоке, когда матрос принес мне пять крыс, которые я записал в «крысиный» журнал, а трупы приказал выкинуть в иллюминатор. Минут через 10 пришел еще один старослужащий и притащил три крысы. Затем еще один с четырьмя. Потом еще один с пятью. Как вдруг по «шайтан ящику» (трансляции) раздался грозный рык командира: «Дежурному врачу срочно прибыть в ходовую рубку». Там я был  «вздрючен» по полной программе. Оказывается, пока один матрос выкидывал в иллюминатор дохлых крыс, другой, находясь палубой ниже (по граждански «этажом»), ловил их в сачок и приносил мне для подсчета. После чего выкидывал в иллюминатор другому матросу, и так несколько раз. Саможенов вначале грозил вычесть из моего денежного довольствия сумму стоимости билетов за «крысиные» отпуска в последние полгода. Но потом все же простил.

Во время оргпериодов, длительного отсутствия сходов на берег из-за погодных условий, да и в походах, у незанятых на вахтах моряков оказывалось много свободного времени. От вынужденного безделья

«В железе обильно растет интеллект,

Я делаюсь сильным и мудрым как кнехт,

Мы братья, и это понятно ежу,

Полжизни за бортом, а я все сижу» - из упоминавшейся выше песни.

Просмотр телепередач в походах запрещался, хотя многие офицеры тайно брали с собой маленькие телевизоры. Книжки быстро прочитывались, фильмы показывали один раз в сутки, к тому же из-за ограниченного количества бабин с пленками, часто чередовали одни и те же (видеоприставок в то время не было). Офицеры и матросы собирались отдельными группами по интересам. В кубриках под гитары пели песни, в кают-компании резались в "шишбеш" – так на корабле назывались нарды. В биллиардной была огромная  очередь на игру. В каютах частенько играли в карты, хотя они были запрещены. Кое-кто любил шашки и шахматы. В целях развлечения устраивались и приколы. Например, одному из наших медиков-офицеров на погонах спилили змей с медицинских эмблем и оставили только чаши, напоминающие рюмки. Он почти двое суток ходил по кораблю под хохот товарищей, не замечая испорченных эмблем. Когда же он наконец заметил испорченные значки, то он заменил их на новые. Но на другой же день его товарищи ночью вместо медицинских эмблем прикрутили ему танки. К сожалению, посмешить сослуживцем танками на корабле не пришлось, т.к. этот прикол он обнаружил сразу. Были  и жестокие шутки. Матросы иногда спящим товарищам между пальцами стоп засовывали бумажки и поджигали их. Спящий спросонья пытался отдернуть ноги от огня и размахивал ими, не в силах избавиться от жжения, пока не проснется. У матросов это называлось «включить велосипед». Разумеется, если офицеры узнавали о таких случаях, обычно от нас медиков – при лечения характерных ожогов, то шутники быстро выявлялись и подвергались суровым наказаниям. Это дополнительные наряды на работы, заключение в корабельный карцер на энное количество суток в зависимости от степени вины, а самым тяжелым считалось запрещение на сход в иностранных портах.

Как-то в Индийском океане при подходе к порту Бомбей (Индия), однажды ночью играл я в шахматы с майором Берковичем в его каюте, как вдруг по трансляции прозвучала команда: «Корабль затемнить». По этой команде во всех помещениях на иллюминаторы ставятся заглушки, а сами иллюминаторы наглухо задраиваются. Ночь тогда была жаркой, а кондиционеры на корабле почти не работали, поэтому эту команду моряки выполнять не спешили. Минут через 15 прозвучала еще одна команда, что столько-то кают на таких-то палубах с левого и правого бортов не затемнены. Это помощник на катере объезжал корабль и вычислял нарушителей. Затем через 10 минут прозвучала еще одна команда, правда на этот раз с перечислением меньшего числа открытых иллюминаторов. Мы с Берковичем трансляцию не слушали, а устроили перебранку по поводу того, что тот по примеру Остапа Бендера спер с доски моего слона.. Вдруг дверь каюты распахнулась и в каюту ввалился боцман с несколькими матросами, которые приволокли большие баллоны и сварочный аппарат. И по приказу командира иллюминаторы в каюте майора Берковича были наглухо заварены.

В Бомбее наш корабль окружило десяток джонок и местные торговцы стали предлагать нам товары в обмен на русскую водку. “Change, change, Russian vodka!” – кричали они. Наши офицеры отшучивались: “У нас нет рашен водки, у нас только рашен шило”. Шилом на флоте называется спирт. И разумеется, никакого торга не происходило.

В один из дней все высшее военное начальство Индии посетило наш корабль. За неделю перед посещением нескольких молодых мичманов “дрессировали” как правильно обслуживать высокое начальство, т.е., как нужно сервировать стол, наливать напитки, и с какой стороны подходить. В день приезда новоявленных “официантов” нарядили в черные брюки, туфли, белые рубашки с бабочками вместо галстуков, и они приступили к своим обязанностям. От нас присутствовали только корабельное и эскадренное начальство, командиры боевых частей, представители штаба Тихоокеанского флота и несколько переводчиков. Младших офицеров, таких как я, на банкет не приглашали. Встреча происходила в салоне кают-компании офицеров. Участники банкета сидели за столиками по четыре человека, индийцы и русские отдельно. На стойке вдоль стены стояли бутылки с напитками в два ряда: первый ряд для индийцев, второй – для русских. Если на бутылке из первого ряда была этикетка “Армянский коньяк” с пятью звездочками, или “Посольская водка”, то содержимое соответствовало написанному. В ряду же для русских в бутылках “Посольская водка” был спирт, разведенный холодной водой где-то до 15-20 градусов вместо 40. А в коньячных бутылках был тот же спирт и такой же концентрации, только разведенный крепким чаем, чтобы соответствовать если не вкусу, то хотя бы цвету. Главнокомандующий индийскими военно-морскими силами, подвыпив, сел за белый рояль, и сыграл несколько русских мелодий. А затем предложил сыграть нашим офицерам. Среди начальников знатоков “бить по клавишам” не нашлось, и командир отправил рассыльного за начальником оркестровой службы капитаном Петровичем (многие поначалу принимают его фамилию за отчество) и мной. Когда-то я обучался в музыкальной школе и любил вечерами “по клавишам хреначить”. Я и Петрович отказались. Во-первых потому, что не знали индийской музыки – ведь их адмирал играл произведения русских композиторов, а во-вторых, считали унизительным для себя, не будучи приглашенными на банкет, исполнять роль таперов.

Индийцы после посещения нашего корабля на другой день прислали несколько ящиков вина и баночного пива для офицеров “Минска”. Но флотские штабисты и эскадренные начальники решили, что для нас это слишком "круто", и все поделили между собой. Мы даже при встрече Нового, 1983 года, чокались бокалами с компотом, правда, некоторые офицеры имели припрятанные бутылки с крепкими напитками для различных торжеств, а у нас медиков всегда был спирт. В те времена смотрели сквозь пальцы на выпившего в праздник офицера, если он в состоянии был исполнять свои обязанности. И только в 1985 г. после прихода к власти Михаила Горбачева, офицеров стали снимать с должностей и выгонять из партии только за запах из рта или припрятанную бутылку. Некоторые молодые замполиты в пример другим даже устраивали безалкогольные свадьбы. Правда, кроме политработников, другие офицеры следовать их примеру не спешили и старались придерживаться русских традиций

Основная цель нашей встречи с индийским командованием – это попытка продать им палубные штурмовики с вертикальным взлетом и посадкой Як(и)-38. Индийцы в ангаре облазили самолеты, без конца щелкая фотоаппаратами и кинокамерами. Нам же фотоаппараты не разрешалось даже подносить к ангару. И все же индийцы вместо наших Як(ов) купили у англичан “Харриеры” тоже с вертикальным взлетом и посадкой, но с большим радиусом действия.

На мой взгляда, наши корабельные летчики были одними из лучших в мире. Все они молодые, веселые парни, а их 32-летний командир подполковник Юрий Иванович Чурилов здесь на “Минске” был удостоен звания Героя Советского Союза за освоение новой техники.

Когда “Минск” шел в поход, то его обязательно сопровождал американский авианосец “Энтерпрайз”, который был приписан к 7-й тихоокеанской эскадре, дислоцированной в Японии. Он шел на расстоянии 700-800 км и частенько его ”Томкеты” облетывали наш корабль. Наши Як(и) достать “Энтерпрайз” не могли из-за маленького радиуса действия, ведь вертикальный взлет и посадка уничтожала до 40 % горючего. Летчики с “Минска” при подлете американцев, бросались им на встречу и отгоняли  “Томкеты” подальше. На наших глазах они шли, можно сказать, на таран, а у самоуверенных янки не выдерживали нервы и те отворачивались в сторону.

После полетов  летчики собирались в каюте начмеда и снимали стресс медицинским спиртом. Как-то трое из них ворвались к Рыженкову в каюту, где находился я, и стали просить:

-  Валера, налей что-нибудь по быстрому,

-  Ребята, да у меня только полбутылочки осталось.

-  Ну пускай хоть по капле достанется

-  Ну по капле-то я вам обещаю, - и с этими словами Рыженков выставил 5 литровую бутыль, заполненную наполовину чистым спиртом. Вначале было всеобщее изумление, а потом счастливый смех авиаторов.

По мнению наших офицеров, корабельные летчики были лучше московских испытателей. В 1982 г. в поход кроме наших летунов отправились и москвичи. При очередном облете “Минска” “Томкетами” испытателям предложили отогнать американцев. Те отказались, “отмазываясь” фразами, что не хотим "дурью маяться", хотя по мнению всех нас присутствующих на верхней палубе, москвичи просто испугались.

Были у лётчиков и свои праздники с обильными возлияниями. Это вначале 500-ая, а затем и 1000-ая посадки на палубу корабля. В этот день для всего экипажа, кроме вахт, естественно, объявлялся выходной. В отличие от минских летунов испытатели были более трезвенниками, хотя возможно, они лучше маскировались. Только однажды вся их группа напилась, когда узнали, что их хорошо знакомая Светлана Савицкая полетела в космос.

Наши авиаторы большей частью были заядлыми курильщиками. Когда в походе долгое время не подвозили “курево”,  те вначале выменивали несколько сигарет за одну шоколадку (шоколадом кормили только летчиков). А уже через два месяца одна сигарета стоила от трех до пяти шоколадок.

Лётчики были отличными ребятами, но и гибло их тоже много. В первые месяцы моего назначения на «Минск» погиб ст. л-т Неудачин. Во время учебного полета он вслед за другими лётчиками зашёл вниз и провёл атаку на буй, но вместо того, чтобы подняться затем вверх, вошёл в вертикальное пике, а перед самой поверхностью моря нажал на катапульту. По волнам его разбросало как по тёрке. Как говорят авиаторы, что на таких скоростях (скорость самолёта + скорость катапульты) вода хуже бетона. Матросы на шлюпке собрали отдельные части плавающих остатков – где-то четвёртую часть. Их хорошо видно из-за красного комбинезона. Потом я с начмедом составляли в корабельном морге части тела старшего лейтенанта. Настроение было тяжёлым. Непривычно общаться с человеком, а уже через час собирать его труп по частям. Кстати фамилии первых погибших были, можно сказать, говорящими. Бескровный, Отдельнов и Неудачин. Следующим погиб Герой Советского Союза лётчик-испытатель Олег Кононенко, входивший в отряд космонавтов и готовившийся к полётам на многоразовом «Буране», аналоге американского «Шаттла». Он первым стал взлетать с «Минска» не вертикально, а с помощью короткого разбега, чем экономилось значительная часть топлива. Осенью 1980г. в Кам-Ране (Южный Вьетнам) после полёта он шёл на вертикальную посадку на ют (корму) «Минска». Як-38 медленно опускался и вдруг резко нырнул вниз. С командного пункта управления полётами Кононенко приказали катапультироваться, но он пытался поднять и спасти самолёт, пока не ушел ушёл под винты корабля. Искали его чуть ли не 2 недели, потому что 70-метровая глубина неудобна как водолазам (для них глубоко), так и подводным аппаратам (для них мелко). Да и волнение на море с подводным течением не способствовало поискам. Когда труп был поднят, то оказалось, что лопастями винтов Кононенко были перерублены в области бёдер обе ноги.

Геройски погиб майор Иван Бескровный. Когда он заходил на посадку на верхней палубе было построение личного состава. Горючего хватило чтобы в последнюю секунду отвернуть самолёт. Катапультироваться не успел. Он разбился в воду в пяти метрах от корабля.

Лётчики с корабельными офицерами жили дружно, а вот с вертолётчиками у них всегда была борьба – соперничество. Они говорили, что в современном мире скорость геликоптеров – это курам на смех. Тем отвечали, что Ка-25 соответствуют мировым стандартам, а их Як(и)-38 – это летающие допотопные гробы. (Сейчас Як(и)-38 сняты с производства и заменены на более надёжные Су-27). Всего погибло 9 корабельных лётчиков и 2 лётчика-испытателя. В 2000 году полк в связи с реорганизацией нашей Армии сократили, а лётчиков бросили на произвол судьбы.

При встрече ветеранов «Минска» мы третий тост не чёкаясь всегда поднимаем за 11 погибших лётчиков и 21-го умершего минчанина из офицерского и мичманского состава. Среди них и капитаны I ранга Вениамин Павлович Саможенов и Юрий Милентьевич Поляков. О Саможенове я упоминал, а Полянов был третьим командиром крейсера. Затем он командовал бригадой в Кам-Ране (Вьетнам) и преподавал в Академии Генерального штаба. Погиб в автокатастрофе. Мы с теплотой вспоминаем этих командиров, хотя они были довольно строгими начальниками.

Между походами и учениями на крейсер частенько приглашали артистов и певцов. Обычно командир на собрании предупреждал о посещении. Например:

-               Козлов со своими мультфильмами желает нас посетить и члены союза писателей. Кого возьмём?

-               И Козлова и писателей! – предлагали офицеры.

-               Что-то мне «писак» брать не хочется. Что-нибудь найдут нехорошее, напишут и ввек не отмоемся.

-               Ну тогда Козлова с мультиками.

-               Решено. По вашему предложению берём только мультфильмщика.

И когда катер с писателями готов отойти от пирса Саможенов по УКВ передавал: «Катер принять не могу. У «Минска» волнение на море».

-               Какое волнение? Всё спокойно. На море штиль.

-               У вас спокойно. А у меня волнение.

Разумеется, когда на другой день встречали Козлова с мультфильмами, то «море успокаивалось». Особенно тепло встречали юмориста Жванецкого и группу-ансамбль «Машина времени». У них что-то случилось с аппаратурой и песни исполнял только А. Макаревич. Один из замполитов попросил меня, как достигнувшего кое-каких успехов в боксе, находиться на всякий случай рядом с певцом. Причём обращаться к нему мне не рекомендовалось, да и вообще постараться, чтобы тот меня не замечал. В начале 80-х Макаревич выглядел по иному, чем сейчас. Он имел длинные кудрявые волосы, в отличии от сегодняшней короткой причёски, а главное был очень худым и тонким. Как видно передача «Смак» пошла ему на пользу.

После концерта, который проходил в ангаре, я убедился в том, что функции телохранителя подходят мне как корове седло. Почитатели его творчества, т.е. весь личный состав корабля на верхней палубе, куда мы поднялись на подъёмнике, мгновенно оттеснили меня в сторону и облепили Макаревича со всех сторон.

«Андрюша, подпиши открытку», «Андрей, черкни что-нибудь на «беске» (бескозырке)» и т.д. Вначале я пытался остановить напиравших матросов фразами: «Куда прёшься?», «Ты что, охренел?», «Не толкаться!», «Свали в сторону!». В ответ же слышал: «Та-ащ (товарищ) старший лейтенант, это не я, это сзади. В общем «задние» отпихнули меня в «зад» толпы, а сами стали «передними». Впрочем, я особо и не сопротивлялся, так как заметил, что Макаревич доволен таким к себе отношением. Для себя я уяснил, что телохранитель должен быть не столько умеющим драться, сколько стокилограммовой «громилою», способного заслонить собой охраняемого.

Наш медблок на «Минске» круглосуточно работал без перерывов и выходных. Личного состава с офицерами и мичманами было 1200 человек, не считая лётного состава и представителей штаба флота, которые, впрочем, появлялись только перед выходом на учения или походы.

Лётчиками занимался Терентьев, ведь без его «добра» те вылететь не имели права. А не налетав определённое количество часов они теряли в денежном довольствии.

Стоматолги, вначале Ащеулов, а затем Ламкин «пахали» весь рабочий день как «зубники» в городской поликлинике. Дело в том, что зубы у моряков разрушаются довольно быстро. По-видимому причина в нехватке витаминов и гиперхлорированности питьевой воды. Лор-врач Песьяков лечил с острыми вирусными инфекциями, которые личный состав получал не только на открытых вахтах, но и в коридорах, где частенько «гулял сквозняк». Наш рентгенолог Приходченько каждые полгода всему личному составу делал флюорографию органов грудной клетки, чтобы вовремя выявить туберкулёзные и другие заболевания, пока больной не заразил своих товарищей, при той скученности, что была в кубриках, столовых и вахтах. Также он делала снимки больным с пневмониями и бронхитом, которых лечил наш Лор-врач, и тем, кого я отправлял с подозрениями на перелом. Полостные операции были хобби нашего начмеда Валерия Рыженкова, который большую часть времени занимался документацией нашей медчасти. Подавляющее большинство полостных вмешательств на «Минске» были аппендэктомии и грежесечения. Обычно я только ассистировал. Самому приходилось «резать» только когда Валера был в отпусках и командировках. В 1985 г. Рыженкова сменил Данченко. При его приходе количествово полостных операций резко сократилось. Он старался по мере возможности отправлять больных на берег в госпиталь, разумеется, кроме случаев нахождения крейсера в походе или на учениях. На берегу и больным легче, да и нам спокойней. Матросы же рвались на «сушу» при любом удобном случае. Выше я уже упоминал, что сходов на берег у матросов без уважительной причины не было.

Все амбулаторные операции лежали на мне. Мелкие травмы, папарици, флегмоны, фурункулы и карбункулы занимали значительную часть моего времени.

Особенно мне запомнился матрос Володя Агеев, который поступил с диагнозом: травматическая ампутации мягких тканей концевой фаланги 3-го пальца левой кисти. Он готовился ко сну и отстегивал поднятую вверх койку, которая при опускании сорвалась и оторвала ему  часть фаланги пальца, так, что торчала голая кость. По идее, я должен был вычленить всю фалангу и сформировать культю. Но Агеев очень расстроился, так как по его словам он в своём селе лучший баянист. Мне его горе было вполне понятно, т.к. сам обучался в муз. школе и любил «постучать» по клавишам "фоно" или «пощипать» струны гитары. Тогда я под местным обезболиванием сделал разрез в области ладони, куда вшил ему повреждённый 3-ий палец и госпитализировал в лазарет части, чтобы колоть антибиотиками в целях профилактики загноения. Через 3 недели, когда фаланга прижилась в ладони, я отрезал приживлённую фалангу с частью кожи ладони и сформировал культю. К моему удивлению у матроса через 2 с половиной года (тогда л.с. служил на флоте по 3 года) не только вырос ноготь, но даже и рисунок капиллярных линий стал восстанавливаться, как и был раньше. Когда-то я читал знаменитую книгу Торвальда «Сто лет криминалистики», где описывались случаи, когда преступники пытались изменить свои отпечатки пальцев, пришивая себе кусочки кожи с других частей тела, но несмотря на все их усилия, со временем капиллярные линии восстанавливались полностью, и теперь я смог в этом убедиться.

Кроме действительных больных доставали и «сачки», так называли симулянтов, которые мечтали получить освобождение и «сачкануть» от службы. Особенно достал меня один с неустойчивой психикой. Как-то в 3 часа ночи меня будит дежурный фельдшер ст.2ст. Летягин с каким-то матросом, который сразу мне заявил:

-       Я покончил жизнь самоубийством.

-       Уже? – спросил я. – Что-то ты выглядишь слишком бодро для покойника.

-       Я не хочу жить и наелся хлорки.

-       Врёт он, - вмешался Летягин. – Он спросил, где хлорка. Я подумал, что ему нужно для дезинфекции и показал. Тогда он достал откуда-то ложку, зачерпнул ею хлорку и треть её или меньше поглотил».

Я очень обозлился, но не подал виду. Встал и повёл лжесуицидника на верхнюю палубу.

-  Ты точно решил жизнь покончить самоубийством?

-  Я жить не буду.

-  Ну давай я тебе помогу. - С этими словами я подвёл его к борту и добавил:

-  Прыгай. Сейчас ночь, плывут льдины. Ты о них быстро разобьёшься и тут же утонешь, не мучаясь от отравления.

Тот не на шутку перепугался и попытался от меня сбежать. Я тут же схватил его и стал делать вид, что выталкиваю за борт, сам же крепко держал его за ремень на всякий случай. Матрос упирался и кричал: «Помогите!»

- Так я же тебе помогаю. Ты ведь сам хочешь окочуриться.

Но матрос только визжал от страха, думая, что я действительно пытаюсь его выкинуть за борт.

- Ну раз ты передумал, то пойдём, я буду лечить тебя от отравления.

В медблоке я набрал целое ведро воды, немного растворил марганцовки и под руководством фельдшера заставил лжесуицидника промывать желудок. Для этого он выпивал 2-3 кружки воды с марганцовкой, засовывал 2 пальца в рот и всё извергал в унитаз. А я не упокоился, пока он не пропустил через себя почти целое ведро.

Из-за хирургического образования меня иногда посылали в командировку на другие корабли. Считается, что хирург в море предпочтительней терапевта, ведь он сможет справиться с терапевтическим заболеванием, а тот операцию сделать не сможет.

Где-то дней десять был на учениях на ТАКР(е) «Новороссийск». Он был почти полной копией «Минска», только на нём не было торпед, так как конструкторы посчитали, что торпеды, выпущенные с авианесущего крейсера, более опасны для кораблей охранения, чем для противника. Зато в салоне кают-компании нашего «Минске» на переборках висели картины кистей заслуженных мастеров, а в «Новороссийске» – только репродукции и фотографии. Там соперничество между кораблями ощущалось намного ярче. Частенько по корабельной трансляции слышались фразы: «Мы уже два дня находимся на учениях, а «Минск» пришвартован к бочке»; «Стрельбы выполнены на «отлично», в отличие от стрельб «Минска»»; «мы развили скорость до 28 узлов, что вряд ли сейчас сможет показать «Минск»», и т.д.

Запомнился мне и командир эсминца "Одаренный". Однажды японский вертолет летал вокруг эсминца, когда мы находились в нейтральных водах на размагничивании после ремонта в Дальзаводе. Командир, стоявший на верхней палубе и следивший за геликоптером с явным неудовольствием, увидел проходящего рядом матроса с нашивкой на бушлате эмблемой БЧ-2 (ракетно-артиллерийская боевая часть) и молча пальцем указал тому на башню двухорудийной артиллерийской установки. Матрос понял и сразу же полез внутрь башни. Вдруг башня развернулась и спаренные стволы поднялись в сторону геликоптера. Вертолет развернулся и полетел вдоль борта "Одаренного". Башня продолжала разворачиваться стволами в сторону "иностранца". Тогда геликоптер резко отвернул в сторону и со всей скоростью стал удаляться от эсминца. Летчик явно был напуган, хотя боеприпасов на корабле не было.

А тыловик "Одаренного" научил меня азартной игре в поддавки, только не в шашки, а в шахматы. Как-то во время длительного шторма я зашел в кают-компанию и увидел его списывающего корабельное имущество по поводу стихийного бедствия. На моих глазах из-за качки падают и разбиваются две тарелки. В его ведомости их число тут же возрастает до 12. На мой недоуменный взгляд он пояснил, что остальные тоже разобьются, т.к. он обладает талантом предсказывать гибель имущества, как синоптики погоду. В следующую графу своей бумажки он вносит 40 вилок.

-"А с вилками что случилось, тоже разбились?" - спросил я. "Нет они вылетели в иллюминатор."

Затем шторм уничтожил и два тулупа, конечно только по ведомости помощника командира по снабжению.

Впрочем и на "Минске" тыловики были не "промах". Однажды во время пожара, когда выгорели две каюты, было списано такое количество имущества, которым можно было заполнить половину ангара. Среди прочего имущества в 2-х офицерских каютах "сгорело" даже четыре унитаза.

А однажды я был похищен по приказу командира крейсера "Севастополь". Он по УКВ связи сообщил на "Минск", что у них тяжелый больной, нуждающийся в операции, которую не способен сделать их доктор и оправил на ТАКР катер. Начмед отправил меня на "Севастополь", чтобы я доставил больного на "Минск", т.к. наша операционная, в отличии от операционных других кораблей была оборудована по "последнему слову техники", и даже имела наркозный аппарат более совершенной модификации, чем госпитальный в "Тихасе". Но как только я прибыл на крейсер, меня дежурный по кораблю повел не в лазарет, а в ходовую рубку. Там как положено о своем прибытии я доложил командиру "Севастополя". Он кивнул и тут же по УКВ связался с командиром эскадры: "Мы выходим на учения, наш врач не компетентен, поэтому с вашего разрешения я возьму одного из хирургов "Минска". Получив "добро" он сообщил на ТАКР, что по приказу командира эскадры меня на время учений оставляют на "Севастополе". Кстати пока шли эти переговоры, катер был поднят на борт, а крейсер стал набирать ход, удаляясь от "Минска".

10 августа 1985 года произошло одно несчастное событие, которое надолго останется в моей памяти. "Минск" стоял в плавдоке, купленным нашей страной у Японии, в заводе б. Чажма поселка Дунай. У нашего ТАКра очищалось дно и производилась покраска. Рядом ремонтировалась атомная подводная лодка ПЛА К-431. Я в каюте в обеденный перерыв играл в нарды со стоматологом Ламкиным, счет с которым вел в течении 2-х лет. Вдруг раздался сильный взрыв "зубник" даже пригнулся и сказал: "И в субботу кому-то неймется. Видно где-то авральные работы идут". Мы продолжили игру, а через 30 минут по корабельной трансляции прозвучала команда: "Командирам боевых частей и начальникам служб прибыть в салон флагмана". Я выполнял обязанности начальника медицинской службы вместо сошедшего на берег на субботу-воскресенье капитана Данченко. Пока я поднимался по трапу в салон флагмана, по корабельной трансляции прозвучала команда: "Врачам прибыть в каюту командира крейсера".

В каюте командира уже находился старший лейтенант м/с Ламкин. Командир "Минска" капитан 1 ранга Поляков Юрий Мелентьевич нам сообщил, что на подводной лодке произошел непонятный взрыв, возможно с утечкой радиации, и требуется врач для оказания помощи пострадавшим, и спросил меня, как старшего: "Кто из вас пойдет на место аварии?" Я решил, что помощь хирурга более важна, чем помощь стоматолога, поэтому предложил себя. Командир сказал, что если я увижу какую-либо опасность, или мне мне не окажут достаточной защиты при действительной утечке радиации, то я должен немедленно вернуться на корабль. Я взял сумку неотложной помощи и пошел к месту аварии.

На пирсе, где была пришвартована ПЛА К-431 у которой в результате взрыва произошла разгермитизация наружного корпуса и утечка радиации, не было никого в химкомплекте, поэтому я решил, что и мне он ни к чему. Рядом с лодкой стояла пожарная машина из которой поливали из брандсбойта дымящийся отсек подводной лодки. В заливе матросы на шлюпке собирали собирали разорванные плавающие останки погибших (восьми офицеров и двух матросов), которые складывали на брезент на металлические плиты пирса.

Находящимся нескольким офицерам я предложил медицинскую помощь. Кто-то попросил валидол, но другие просто отмахнулись от меня. Напротив лодки с левой стороны пирса на одном из плавсредств один из медиков (кажется, в звании старшего лейтенанта) оказывал помощь нескольким получившим ушибы и мое вмешательство не потребовалось. Несмотря на активные поиски, пострадавших, нуждающихся в хирургической помощи, я не обнаружил.

Примерно часа через два в завод прибыла большая группа медиков, а также на вертолете прилетел командующий флотом с большой группой офицеров. Вновь прибывшие находились в химкомплектах и противогазах. Всем нам, находившимся на пирсе и заводе, были выданы индивидуальные дозиметры. Мы, не имеющие средств защиты, были удалены с пирса. Полковник медицинской службы Маркин, узнав, что я врач с "Минска", определил меня к группе дозиметрического контроля, находящейся на одном из КПП завода. Разорванные останки погибших, выловленных в море, вначале складывали на брезент, а затем куда-то увезли. Позже я обратил внимание, что на том месте между металлическими плитами пирса осталась валяться смятая пачка "Мальборо" и часть человеческой трахеи. Довольно странное соседство. Позже выяснилось, что погибли 8 офицеров 2 матроса находившихся в отсеке. По-видимому офицеры спешили на сход и что-то неправильно сделали. Я запомнил фамилию самого сохранившегося из погибших, которого сразу опознали несколько сослуживцев. Это старший лейтенант Филиппов, которого в этот день дома ждала жена и трое детей.

Когда я собирался уходить, то был проверен на стационарном дозиметрическом приборе (на показания индивидуальных дозиметров внимания не обращали, понимая, что они были выданы гораздо позже прибытия к месту аварии). По словам проверяющего, дозиметр "зашкаливало в области ног, что по-видимому, сказалось из-за радиоактивной пыли, прилипшей к ботинкам и брюкам. Людей с такими показаниями дозиметрического прибора собирали в группы, а затем отправляли в военный госпиталь в поселок Шкотово-17 на обследование, а затем в Санкт-Петербург, который тогда назывался Ленинградом.

Мне очень не хотелось ложиться в госпиталь, так как я переводился в дивизию морской пехоты начмедом полка, куда давно мечтал попасть. Поэтому я вернулся к лодке, затем перелез через забор и прибыл на "Минск".

Нашего командира я нашел в ходовой рубке и доложил, что видел. Находившийся рядом начальник химслужбы капитан-лейтенант Тимчурин (один из тех кого нет в живых), проверил меня на дозиметрическом приборе и показал результаты командиру. После этого трапы и коридоры авианосного крейсера, по которым я шел в ходовую рубку, подверглись дезактивации личным составом химслужбы. Мои брюки, носки и ботинки были сожжены, а пепел был зарыт в землю. Начальник химслужбы мне порекомендовал подстричь волосы, а также хорошо вымыться под душем. По приказу командира мне выделили душевое отделение, где я в течение 1,5-2 часов смывал с себя радиоактивную пыль. А вечером в целях дезактивации, прибывший на корабль начмед Данченко выделил мне литр спирта-народного средства от радиации. Его я конечно разделил с друзьями, чтобы не заразить их лучевой болезнью. В этот день весь офицерский и личный состав ТАКр "Минск" был предупрежден о неразглашении случившегося на ПЛА К-431.

А еще через полгода в газетах и на телевидении стали появляться сообщения о случае и на атомной подводной лодке в Чажме, а в местных газетах и по радио в течении недели неоднократно проходили сообщения, что купаться в Амурском заливе не рекомендуется, якобы из-за усиливавшейся солнечной радиации. Хотя местные жители знали правду, но приезжие продолжали лезть в воду. Через 8 месяцев произошла трагедия в Чернобыле, а еще вначале была придумана легенда о взрыве аккумуляторных батарей, которой впрочем никто не верил. А в 90-е годы участники ликвидации аварии в Чажме были приравнены к "чернобыльцам".

Вначале я считал, что имея орден Красной Звезды за "выполнение задач боевой службы в районе боевых действий" в Народной Демократической Республике Эфиопии в 1990 году; ранение и орден Мужества "За мужество и отвагу, проявленные при выполнении специального задания" в Чечне в 1995 году, я имею достаточно льгот, но оказывается что льготы "чернобыльцев" более весомы, чем льготы "фронтовика", поэтому и я не поленился отправить документы в комитет ветеранов подразделений особого риска и обзавелся "корочками" "чернобыльца".

На другой день после взрыва замполит предложил мне вступить в тогда еще единственную партию - коммунистическую. На ближайшем партсобрании "минчан" я заявил, что хочу быть в первых рядах строителей «светлого будущего», и единогласно был принят кандидатом в члены КПСС.

В члены КПСС меня приняли полтора года спустя, уже в дивизии морской пехоты. Я так долго проходил кандидатом, потому что почти сразу же был отправлен в дальний поход на нашу базу в Эфиопию на 8,5 месяцев. Кстати по возвращению начальник политотдела дивизии вызвал меня к себе и поинтересовался, что как это я дослужился до капитана, а в настоящее время на майорской должности руковожу довольно большим количеством подчиненных и не являюсь коммунистом. Разумеется я ответил, что чуть ли не с детства мечтал стать «партийным» и уже перехаживаю срок в кандидатах. И на дивизионном партсобрании все проголосовали за мое избрание без единого воздержавшегося. Так я обзавелся партбилетом и исправно платил взносы до 1991 года пока КПСС не распалась.

После этого похода я еще несколько раз побывал в Эфиопии. Один из моих походов в 1989-90 г.г. продолжался 10 месяцев (о моих некоторых приключениях в этой стране см. «Советский воин» за июль 2001 года).  Также участвовал в грандиозных учениях в главном захвате Сахалина и многих высадках десанта. А на прощальном банкете на «Минске» офицеры шутили, что я из «настоящего моремана» стану «армейским сапогом», так моряки именуют сухопутных военнослужащих. Те в ответ моряков называют «мокрыми шнурками».

После моего ухода ТАКр «Минск» совершил только один поход в Корею, а затем постоянно ремонтировался чередуя заводы - или Чажма в пос. Дунай, или Дальзавод в г. Владивостоке, пока к огромному сожалению всех нас не был продан за границу.

В последние годы (до 1992 года когда ТАКр был выведен в резерв) командиры на «Минске» менялись довольно быстро. Четвертым командиром стал Н. Михеев – любимец матросов, с которыми он даже на полетной палубе играл в футбол. 5-м был тезка знаменитого барда В. Высоцкий, сейчас он в звании контр-адмирала командует соединением ракетных кораблей. Затем А. Назаров. К месту последней дислокации перед продажей и спуском военно-морского флага руководил последний 7-й командир капитан 2 ранга И. Никитин.

В упадок корабль пришел, когда стал разваливаться Советский Союз. Денег на ремонт больше не выделялось, место базирования так и не было подготовлено, а содержать его стало считаться слишком дорогим «удовольствием» в разгар «перестроечной мирной доктрины» (вывод наших частей из союзных государств и роспуск стран Варшавского Договора). Да и моторесурс из-за вечного нахождения на рейде был весь выработан. Все же все мы считаем, что корабль, подобно американским авианосцам, мог бы еще долгие годы быть на страже нашей страны, а продажа его является преступлением. Да и сам «Минск» подобно живому сознательному организму не хотел покидать своей Родины. Когда на буксире тащили его в Ю. Корею, он сорвался с троса и остановился.

Годы службы сплотили всех нас, членов экипажа этого корабля, которым мы гордимся по праву. «Минск» сочетал в себе качества ракетного крейсера, большого противолодочного корабля и авианосца. На нем был испытан новый вертолет КА-27, крылатые ракеты «Базальт» и другая техника. Даже американцы, которые всегда сопровождали нас в нейтральных водах и при подходе семафорили со своих фрегатов: «Поздравляем, у вас прекрасный корабль». Как подметил капитан 1 ранга В. Ульянич «Мне судьбу разорвал на три части деля симпатичный оскал моего корабля. Опыт прожитых дней не отнимет никто. Жизнь священна, но в ней были «после» и «до».

Мы, живущие во Владивостоке, кроме сентябрьских встреч, собираемся в Доме офицеров флота. Наши встречи организует капитан 1 ранга запаса Н. Андрощук и капитан 2 ранга В. Герасин. На собраниях в Доме офицеров решаются вопросы о помощи нуждающимся, о трудоустройстве уволенных в запас, что в наше время с большой армией безработных не слишком легкое дело, в основном требуются мужчины до 35 лет, рубеж, который большая часть из нас уже перешагнула. Помощь готовы оказать многие сослуживцы.

А закончить мне этот очерк хочется строчками из стихотворения Владимира Ульянича, которые созвучны большей части «Минчан» - члена общества «Крейсерская слава»:

«К жизни в новой стране я совсем не готов, как пощечина мне оборвался швартов.

Между флотом и мной начинается дрейф, за меня ты родной все же сильно не дрейфь!

Ни награды, ни лесть не нужны мне вдогон, в сейфе золото есть офицерских погон.

Отвернусь без труда от сомнительных благ, я мечту не предал, а тем более флаг!»